1. «НЕПРАВИЛЬНЫЙ» ДЯДЮШКА
Прошло много времени, прежде чем она вернулась в Лос-Анджелес и проехала мимо дома бабушки Китон. Собственно, он мало изменился, но то, что в 1920 году представлялось ее детскому взору элегантным особняком, сейчас выглядело большим нелепым строением, покрытым чешуйками серой краски.
По прошествии двадцати пяти лет чувство опасности исчезло, но осталось настойчивое и непонятное ощущение тревоги, как в те времена, когда Джейн Ларкин, девятилетняя, худая и большеглазая девочка, со столь модной тогда челкой, впервые попала в этот дом.
Оглядываясь назад, в те времена, она могла припомнить одновременно и слишком много, и слишком мало. Когда в тот июньский день 1920 года Джейн вошла в гостиную с зеленой стеклянной люстрой, ей пришлось обойти всех членов семьи и поцеловать каждого: бабушку Китон, чопорную тетю Бесси и четырех дядей. Она ни секунды не колебалась, когда пошла к последнему дяде, такому отличному от остальных.
Остальные дети внимательно наблюдали за ней. Они знали. И они поняли, что она тоже знает. Но сразу они ничего не сказали. Джейн обнаружила, что и она тоже не может упомянуть о неприятности, пока они сами не заведут с ней разговор.
Этого требовали неписанные правила приличия, строго соблюдаемые всеми детьми в отношениях между собой. Но тревогу ощущали все в этом доме. Взрослые лишь смутно чувствовали, что что-то не так. Дети же, как поняла Джейн, знали.
Позже они собрались на заднем дворе, под большой финиковой пальмой. Джейн машинально теребила свое новое ожерелье и ждала. Она видела, как другие обменивались взглядами, говорившими: «Думаете, она и в самом деле заметила?» Наконец Беатрис, старшая, предложила сыграть в прятки.
— Мы должны сказать ей, Би, — не выдержал маленький Чарльз.
Беатрис пристально посмотрела на Чарльза.
— Сказать ей? О чем? Ты с ума сошел, Чарльз.
Чарльз настаивал, хотя и не очень уверенно.
— Ты знаешь о чем.
— Держите при себе свои тайны, — сказала Джейн. — Я и без того знаю, в чем дело. Он — не мой дядя.
— Видите?! — вскричала Эмили. — Она тоже заметила. Я же говорила вам, что она заметила.
— Смех, да и только, — сказала Джейн.
Она прекрасно знала, что тот человек в гостиной — не ее дядя и никогда им не был, и что он усиленно притворялся, — достаточно умело для того, чтобы убедить взрослых, — будто он всегда им был. Ясным, лишенным предвзятости взором не достигшего зрелости существа Джейн могла видеть то, что было недоступно ни одному взрослому. Он был каким-то… пустым.
— Он только что приехал, — сказала Эмили, — около трех недель назад.
— Трех дней, — поправил ее Чарльз, пытаясь помочь. Однако его представления о ходе времени не зависели от календаря. Он измерял время, сообразуясь со значительностью событий, и понятие «день» не служило для него стандартом. Когда он был болен или когда шел дождь, время для него тянулось медленно, когда же он совершал веселые прогулки в Океанском Парке или играл на заднем дворе, время бежало гораздо быстрее.
— Это было три недели назад, — сказала Беатрис.
— Откуда он приехал? — спросила Джейн.
Снова обмен взглядами.
— Не знаю, — осторожно ответила Беатрис.
— Он пришел из большого дупла, — сказал Чарльз. — Оно такое круглое и сверкает, как рождественская елка.
— Не ври, — сказала Эмили. — Разве ты видел это собственными глазами, Чарльз?
— Не совсем. Но что-то вроде этого.
— И они не заметили?
Джейн имела в виду взрослых.
— Нет, — ответила Беатрис.
Все дети посмотрели в сторону дома, думая о непостижимости взрослых.
— Они ведут себя так, как будто он всегда был здесь. Даже бабуля. Тетя Бесси сказала, что он пришел раньше, чем я, только я-то знаю, что это неправда.
— Три недели, — подтвердил, поразмыслив, Чарльз.
— Из-за него все они чувствуют себя больными, — сказала Эмили. — Тетя Бесси все время пьет аспирин.
Джейн размышляла. В свете последних фактов ситуация показалась ей еще более тревожной. Дядя трех недель от роду? Возможно, взрослые всего лишь притворялись, как они порою делали, руководствуясь своими непонятными взрослыми соображениями. Но почему-то такое предположение не показалось ей убедительным. Вообще-то, дети не расположены к тому, чтобы подолгу размышлять над подобного рода вещами.
Чарльз теперь, когда лед растаял и Джейн не была уже чужой, дрожал от нетерпения.
— Скажи ей, Би! Настоящую тайну… ты знаешь какую. Можно мне показать ей Дорогу из Желтого Кирпича? Пожалуйста, Би! А?
Снова установилось молчание. Чарльз слишком много выболтал. Джейн, конечно, знала Дорогу из Желтого Кирпича, она вела из Страны Жевунов прямо к Изумрудному Городу.
После продолжительного молчания Эмили кивнула.
— Да, мы должны ей сказать, — подтвердила она. — Только она может напугаться. Там так темно.
— Ты сама испугалась, — сказал Бобби. — В первый раз ты заплакала.
— И вовсе нет. Все равно… только тогда она поверит.
— О нет, — сказал Чарльз. — В последний раз я протянул руку и коснулся короны.
— Это не корона, — сказала Эмили. — Это он, Руггедо.
Джейн подумала о дяде, который не был настоящим дядей, и вообще был ненастоящим.
— Это он — Руггедо? — спросила она.
Дети поняли.
— О нет, — сказал Чарльз. — Руггедо живет в погребе. Мы даем ему мясо. Красное и мокрое. Оно ему нравится. Он жрет!
Беатрис посмотрела на Джейн и кивнула в сторону маленькой сторожки с хитроумным замком. Потом она умело перевела разговор на другую тему. Началась игра в ковбоев и индейцев, и Бобби, вопя во все горло, припустил вокруг дома.
В хижине приятно пахло акацией, аромат которой сочился сквозь щели. Беатрис и Джейн, тесно прижавшись друг к другу в душном полумраке, слушали затихающие вдали индейские кличи. Беатрис выглядела на удивление взрослой.
— Я рада, что ты приехала, Джейн, — сказала она. — Малыши ничего не понимают, а это просто ужасно.
— Кто он?
Беатрис содрогнулась.
— Не знаю. Думаю, он живет в погребе.
Она колебалась.
— Но до него вполне можно добраться и через чердак. Я была бы вне себя от страха, если бы малыши не были такими… Они как будто вообще не придают этому значения.
— Но, Би, кто он?
