отвесил мне поклон.
— Вам не за что просить прощения, — любезно сказала я. — Садитесь, места всем хватит.
Услышав мой голос, Брэндон заглянул в машину, затем, будто не поверив своим глазам, заглянул еще раз. Его лицо выразило сначала удивление, потом удовольствие и, наконец, ярость, когда он вспомнил, что в обиде на меня. Я знала, что он не устроит мне сцену при своих партнерах, но было видно, что он еле сдерживается.
Чтобы избежать вопроса: «Что ты здесь делаешь?», я завела разговор с нашими новыми попутчиками. Они представились и протянули мне свои визитки.
— Я журналист, освещаю дела «Файнфудз», — сказала я. — Время от времени, когда нужно что-либо обсудить с мистером Броком и я не хочу отвлекать его от дел, я езжу с ним в машине.
— Экономия времени — хорошая вещь. Это очень рационально, — отозвался один из японцев.
— Спасибо, — сказала я и подумала, почему, интересно, иностранцы всегда говорят по-английски лучше, чем мы, американцы, говорим на их языке — путаясь в спряжениях и коверкая слова.
Между тем Брэндон сел рядом с Лиамом и велел ему ехать к гостинице «Валдорф Астория».
— Вы можете обсуждать ваши дела, — обратился ко мне другой японец. — Мы не будем вам мешать.
— Очень любезно с вашей стороны. — Я наклонилась к Брэндону: — Мне надо срочно поговорить с вами о тех двух газетных статьях, которые принесли нам столько неприятностей, мистер Брок. Я, кажется, начинаю догадываться об источнике их происхождения. У меня появилась новая гипотеза.
Он даже не обернулся — я говорила, глядя ему в затылок, — но все-таки ответил мне:
— Что еще за теория? Я всю ночь спать не буду, если не узнаю ее.
Опять строит из себя умника! Но я не могла позволить себе обидеться.
— Вы помните, мы однажды обедали с четырьмя женщинами, моими подругами? Вы еще потом сказали, что они, конечно, очень занимательные, но с ними следует держаться начеку?
Мне казалось, что японцы не обращают на нас никакого внимания, но, как выяснилось, я ошибалась. Один из них неожиданно засмеялся.
— Прошу прощения, что перебиваю вас, но вы, кажется, сказали, что следует подержать четырех женщин за щеку?
Он снова засмеялся. Второй японец присоединился к нему.
— Не «за щеку», а «начеку», — поправила я. — Это два разных слова.
Ну вот! Неужели опять проблемы языкового барьера? Японец еще раз извинился, а Брэндон наконец повернулся ко мне.
— Помню, — отвил он на мой вопрос. — А теперь скажите мне, при чем тут они.
— Я подозреваю, что эти самые женщины сфабриковали обе статьи. Но мне интересно, почему вы решили, что им не стоит доверять?
— Женщинам вообще не стоит доверять, — опять вмешался один из японцев. — Поэтому мы им и не доверяем!
Снова «ха-ха-ха».
— Прошу прощения?
— У них особая манера поведения, — пояснил он. — Для нас это загадка. Поэтому мы им не доверяем.
— Значит, вы никогда не делитесь с женщинами своими чувствами и переживаниями? Не говорите им, что вам грустно или что вы испытываете неловкость?
Знаю, мне бы следовало придержать язык. Но это был вопрос принципа, профессиональной гордости.
— Неловкость? Японские мужчины никогда не испытывают неловкости. Вот женщины вечно находятся в замешательстве. Приведите женщину в ресторан — и она будет долго-долго изучать меню, не зная, что выбрать. И в конце концов мужчине придется принять решение за нее.
— Вы очень любезны, — сказала я.
Брок обернулся и гневно посмотрел на меня, но я не обратила на него внимания.
— А вам никогда не приходило в голову, что женщины просто боятся вас? Что вы их запугали, что вам надо изменить сам принцип отношений с ними, позволить им почувствовать себя на равных с вами?
— На равных? — переспросили оба японца в один голос.
— Позвольте мне кое-что спросить у вас, — продолжала я, решив, что они не поняли меня. — Вы разговариваете с женщиной, когда она выбирает, что ей заказать в ресторане?
— О чем? — удивленно спросил один из японцев. — Мы не разговариваем с женщинами за едой. Мы читаем газету или продолжаем работать на карманном компьютере.
— Итак, вы избегаете разговора. А значит, избегаете близости.
— Что она имеет в виду? — обратился один из японцев к Брэндону.
— Я сама могу ответить за себя! — возмутилась я. — Я имею в виду, что…
Я этот момент мы подъехали к гостинице.
— Вот «Валдорф», — сказал Брэндон. — Она в другой раз расскажет вам, что имеет в виду.
Наскоро попрощавшись со мной, наши попутчики вышли из машины, и Брэндон отправился их провожать. Они долго раскланивались у входа в гостиницу. Когда японцы наконец удалились, Брок вернулся в машину и велел Лиаму довезти нас до его офиса.
— Скажи, что ты не сердишься на меня, — попросила я, когда мы отъехали от гостиницы.
— За что? За лекцию, которую ты прочитала моим японским друзьям, или за твое вторжение в мой автомобиль?
— За вторжение. Что касается твоих японских друзей, тот тут я себя не контролировала.
— Честно говоря, я уже засомневался в своих чувствах к тебе.
— Не сомневайся. Наоми говорит, ты все еще любишь меня.
— Неужели?
— Представь себе. А теперь позволь мне по дороге в офис изложить свою гипотезу. Ты не против?
— Я же не могу выбросить тебя из машины на полном ходу, Линн.
— Вот и хорошо. Итак, моя гипотеза состоит в том, что обе статьи могли сфабриковать мои подруги-в «Инквайрер» и в «Нью-Йорк пост». Я никому, кроме них, не рассказывала о проблемах с Ки-пом. И только они знали, что ты был моим пациентом.
— Ты им говорила, что я был твоим пациентом? Я думал, они знали только, что мы встречались.
— Конечно, я говорила им. Ты, наверное, забыл. При них я впервые увидела твою фотографию в «Форчун». С ними я поспорила, что смогу превратить «самого сурового начальника Америки» в «самого гибкого руководителя». Тогда они поддерживали меня…
— Ну, и почему ты говоришь все это мне?
— Ты не понимаешь? Я подозреваю, что они только притворялись, будто поддерживают меня. Возможно, одна из них затаила на меня злобу и хорошо ее скрывала. Поэтому я хочу знать, какое впечатление у тебя сложилось о каждой из них.
— Честно?
— Конечно, честно! Иначе наш разговор не имеет смысла.
— Тогда слушай. Пенни — это акула. Изабелла — дурочка. Гейл — истеричка. Сара — законченная эгоистка. Не сердись, пожалуйста: ты сама на это напросилась.
Меня, конечно, обидели нелестные характеристики, которые Брендон дал моим подругам, но, честно говоря, он не сказал ничего нового. Я прекрасно знала все их недостатки и принимала Пенни, Изабеллу, Гейл и Сару такими, какие они есть, — и взамен получала их безграничную преданность. По крайней мере, мне так казалось. Теперь же я не знала, что и думать.
— Так, значит, ты согласен, что одна из них могла разболтать обе истории?
— Вполне возможно. Только зачем им так поступать? Вот у тебя были для этого причины. По крайней мере, в случае с «Нью-Йорк пост».
— Перестань, Брэндон! У меня не было причин, и ты прекрасно знаешь это.
— А как же твоя карьера? Ты же не будешь отрицать, что после публикации статьи у тебя появились пациенты?
