припадок. Я схватил лопатку и шлепнул его по заднице. У меня сердце кровью обливалось, когда я это делал. Так вот, на него это не произвело ни малейшего впечатления. Что бы вы ни делали, ему на это наплевать. Он никогда не покажет, что задет.
— После вашего шлепка он не прекратил истерику? — спросила миссис Ортис.
— Нет, только начал бить меня. Я ему не мешал, и он стоял и колошматил меня изо всех сил.
Терапевт подвела итоги их усилиям: диета, программа «Обучение родителей эффективности», шлепание.
— Приступы — это что-то отдельное, особенное. Как будто внутри у него переключатель, — вступила в разговор мама.
— Вы боитесь этого мальчика? — теперь уже ее спросила миссис Ортис.
— На личном уровне я его не боюсь, — покачала головой мама. — Но я внимательно слежу за ним. Не хочу, чтобы он сделал больно себе или кому другому или разрушил дом. — Она засмеялась. — Я имею в виду, что лично я не боюсь, что он меня поранит. Но все это очень неприятно.
— Что меня пугает, так это то, что я не понимаю этого, — сказал отец. — Это ненормально.
— Да, это, без сомнения, ненормально, — отозвалась мама.
— Я никогда раньше не видел ребенка в таком сумасшедшем состоянии. Просто страшно — как будто он одержим. Я даже подумывал об этом. Это просто другой человек.
— Кажется, что у него в душе — безграничный гнев, — продолжала мама, — и я хочу понять, что же стоит за этим гневом. В чем причина? Он не чувствует себя в безопасности. Много, много раз он говорил, что папа его не любит или что папа его ненавидит. Чаще всего я позволяю ему выговориться, а потом привожу ему конкретные примеры того, что папа для него сделал.
Узнав, что поблизости не живет никто из родственников, а значит нет никого, чтобы помочь этой паре, терапевт позвала мальчика для беседы. Когда терапевт попросила описать какой-нибудь конкретный случай, вызвавший проблему в школе, выяснилось, что таковой случился на этой неделе. «Это было связано с резинкой», — попыталась рассказать мама, но терапевт попросила рассказать самого мальчика.
— Учительница послала меня в учительскую, — сказал Артур, — потому что нельзя так делать руками, — он показал, как нельзя крутить руками. — Она послала меня в учительскую, и за дверью я нашел резинку. Я ее вертел в руках. Я пришел в учительскую, а там кто-то уже сидел на моем стуле. — (Он так часто бывал в кабинете директора, что завоевал себе право иметь там «свой» стул.) — Тогда я взял другой стул и подвинул его, чтобы у меня было что-то вроде парты. Я крутил резинку, и один из моего класса пришел и принес мне задание. Я смотрел в книжку, а тут подошла секретарша и забрала мою резинку. Она сказала, что не отдаст резинку, пока не выполню задание. Я хотел, чтобы она отдала мою резинку, вот я и пошел за ней, и она меня оттолкнула. С этого все и началось.
— С этого началось что? — уточнила терапевт. — Что случилось потом?
— Ну, я не все помню, — невнятно пробормотал мальчик. Терапевт попросила родителей выяснить, как именно вел себя
Артур, и отец стал его расспрашивать. Сначала поинтересовался, что в первую очередь подняло всю бучу. Мальчик ответил: «Резинка». Отец заметил, что складывается впечатление, будто началось все еще в классе, и спросил, что там произошло. Описывая учительницу, которая заменяла в тот день их постоянную, мальчик сказал:
— Она велела мне сидеть спокойно. Я прекратил крутить пальцы, но она сказала, что я все равно не сижу спокойно. И она послала меня в учительскую. За дверью я поднял резинку.
— Когда ты крутил пальцы, а она велела прекратить, — продолжал расспрашивать отец, — ты прекратил?
— После первого раза прекратил, а второй раз должен был идти в учительскую. Я не делал ничего, я не знаю, что случилось. Она противная училка, мне она никогда не нравилась.
Отец попросил рассказать, что случилось с резинкой, и терапевт протянула ему резинку, чтобы мальчик показал, что с ней делал. Мальчик продемонстрировал, как играл, пока секретарша не взяла резинку.
— Она сказала: «Отдай мне ее» или что? — продолжал отец.
— Она сказала: «Отдай мне ее».
— И ты отдал?
— Да, — кивнул мальчик. — Я сказал: «Что вы будете с ней делать?» Она сказала, что не отдаст, пока я не закончу задание.
— Это тебя и взбесило? — спросил отец.
— Да, потому что я пытался сделать задание. Я ей это сказал, а она сказала: «Прости, но сначала ты должен сделать задание, а потом я верну тебе резинку». Я сказал ей, что не знаю, что делать. Если бы она сказала, что делать, я бы сделал, а мою резинку она должна отдать. С этого все и началось. Потому что я подошел к ней за резинкой, а она оттолкнула меня.
— Хорошо, покажи как, — сказал отец, и мальчик показал, как он шел за резинкой. — Что она сказала? — продолжал отец.
— Она сказала, чтобы я занимался. Я сказал, чтобы сначала отдала мне резинку. Потому что я пытался понять, как делать задание. Тогда она стала ругаться на меня и пыталась заставить меня сесть, потому что я хотел получить резинку.
— Секретарша приказала тебе сесть? — спросил отец.
— Да, она все время приказывала всякое. А потом миссис Джонс позвонила домой, и я пошел домой.
— Ты начал обзывать ее?
— Я сказал: «Отстань от меня».
— Секретарша тебя толкнула?
— Да, по всей комнате меня толкала.
— Вот так? — спросил отец, толкая его для иллюстрации.
— Да, — ответил Артур. — Я боялся, что она меня в окно вытолкнет.
— Ну, ты тоже плакал. Когда я пришла, ты так сильно плакал, — вступила в разговор мама.
— Нет, — возразил мальчик. — Я не плакал, но они толкали меня. Трое повалили меня, и я не мог пошевелиться.
— Кто трое? — спросила мама.
— Две секретарши и мужик из отстающего класса. Он тоже толкал меня.
— Ты отбивался? — спросил отец.
— Да, я пытался встать.
— Ты пытался ударить их? Секретарша сказала, ты ударил ее по руке, да?
— Да, но не очень сильно. Потому что они толкались как черти. Я ударил ее, потому что она толкала меня. Я припер ее к стенке, и тогда мисс Доги сказала: «Если мы оставим тебя в покое, ты остановишься?» Я сказал: «Да, если оставите в покое, остановлюсь». Я остановился, и тут ты пришла, — он посмотрел на маму.
Терапевт попросила маму продолжить рассказ с этого места.
— Я не имела представления, что там происходит, — стала рассказывать мама. — Секретарша позвонила мне. Она очень мягкий, спокойный человек. Я с ней знакома около четырех лет, и она нам всегда была добрым другом. Секретарша позвонила и была в очень возбужденном состоянии. Она сказала: «Вы не смогли бы прийти прямо сейчас, вы нам очень нужны». У меня внутри все оборвалось. Я подумала, что он упал с колец и разбил себе череп или что-то в этом роде. Я не имела представления, что происходит. В общем, когда я вошла, он стоял спиной к стене и весь дрожал. Обе секретарши были на грани слез. Артур плакал, и я подбежала к нему.
— Я не плакал, — не согласился Артур. — Я просто не мог восстановить дыхание. Они толкали меня об стену. Мама продолжала: «Я спросила: „Артур, что происходит?“, а он: „Отдайте мою резинку“. Я снова спросила, что случилось, а он снова: „Отдайте мою резинку“. Я могу вас уверить, он был в истерике. Наконец, одна из секретарш вытащила резинку и сказала: „В ней все дело“. Я взяла ее, протянула Артуру и сказала, что сейчас мы идем домой». Я вас уверяю, он просто не мог вернуться в класс в тот день. У секретарш был нервный срыв, у него тоже. Поэтому я его просто увела'. Когда ее спросили, как отец узнал о
