Поляков размышлял о Контролере, пытался представить его себе. Постепенно он пришел к мысли, что возможности этого агента очень ограничены. Он не слишком-то значительное лицо, ведь, к примеру говоря, не смог выяснить, что знаменитый «военный аэродром», на который было обрушено столько бомбовых ударов, не существует в реальности. Да и к проверке других «секретных сведений», которые передавались Проводником, он не имел отношения. А вот информация о Бродяге… Бытовая информация…

Он может ее собрать? Кто он? Где работает? Контролер – мужчина или женщина?

– Пожалуй, вы перестраховываетесь, Егор Егорович, – сказал Храмов, которому Поляков доложил о своих подозрениях. – Мне кажется, это свойство вашей натуры. Ученый малый, но педант. – И он засмеялся.

– Так точно, – казенным голосом ответил Поляков, вспомнив, как он однажды по свойству своей натуры перестраховался с неким Шуркой Русановым. – Разрешите идти?

– Нет, погодите, – засомневался Храмов. – А вдруг вы все-таки правы? В нашем деле соломку лучше подстилать везде, где только возможно. Однако беспрестанно дуть на воду тоже бессмысленно. Мы должны выяснить, интересовался кто-то Босяковым в пятой больнице или нет. Выяснить как можно скорей. С кем вы там работали, с главврачом? Ну вот пусть он и поговорит с персоналом, не спрашивал ли кто-то…

– Извините, товарищ подполковник, – решительно перебил Поляков. – Мне кажется, нужно пойти другим путем.

– Почему?

– Интерес главврача привлечет к персоне Босякова ненужное внимание. Учитывая, что такого больного там никогда не было… Пойдут лишние разговоры, слухи…

– Понимаю. Что же вы предлагаете сделать?

– Думаю, что Варшава молчит потому, что проверка сведений о Бродяге еще не прошла. Если я прав в своих подозрениях, приказ Контролеру, что он должен проверить сведения о смерти Бродяги, идет кружным путем. Пока до него доберется письмо… Пока он соберется прийти в больницу… Может быть, у нас еще есть время. Но медлить нам тоже не следует. Думаю, в приемном покое пятой больницы должен появиться наш человек. Ведь именно там можно получить сведения о здоровье того или иного больного…

– Вы что, предлагаете кого-то из наших людей отрядить сидеть в приемном покое в ожидании чего-то, что может не произойти? – удивился Храмов. – Все-таки ваш Контролер – фигура скорее мифическая, чем реальная. Вряд ли нас с вами поймет начальство, у которого мы будем просить сотрудника. Слишком много народу сейчас ушло на фронт, у нас большая нехватка людей.

Поляков молчал.

Ему было совершенно понятно, что, если они хотят не только установить сам факт существования Контролера, но и выяснить, кто он, в приемном покое пятой больницы должен появиться агент. Существовал, конечно, другой выход: озадачить поручением самих работниц приемного отделения. Это самый простой путь. И Поляков уже пытался идти по нему. Он присматривался к санитаркам и медсестрам. Выражение лиц трех работавших там женщин не внушало доверия. Не то чтобы они были беспечны, наоборот. В том-то и дело, что наоборот! При любом, самом невинном вопросе они принимали невероятно важный и замкнутый вид и начинали вести себя так, будто сведения о палате, в которой лежит тот или другой человек, о его температуре, о состоянии здоровья, тем паче о фамилии лечащего врача, – государственная тайна. Они обрушивали на посетителя град встречных вопросов, которые сделали бы честь любому особисту. Проще говоря, эти тетки были непроходимо глупы и болезненно подозрительны. Поляков понимал, что такими их сделало время и режим, установленный в государстве. Он не винил их. Но рассчитывать на их помощь в деле с Контролером было невозможно. Они могли погубить все на свете!

А между тем предчувствие опасности не давало ему покоя. Глупейший из аргументов: «Мне так кажется, я так чувствую». Глупейший! Но – единственный в данном случае.

* * *

– Знаете, как меня в армию брали? Военком забраковал, а командир полка подозвал к окну и спрашивает: «Кто это во дворе?» – «Свинья», – говорю. «Ну, свинью от человека отличить можешь, значит, годен!» – говорит он. Так и мобилизовали.

– Ну и что?

– Да ничего. Научился не только свинью от человека, но и немца от русского отличать.

– Ха-ха-ха!

Здесь, слава богу, хохочут. Ольга вздыхает с облегчением. В другом углу нижней палубы зло огрызаются:

– Да что такое эта «СВТ»[6]? Она, сволочь, перестает стрелять, как только на затвор попадает земля или песок, а в окопах иначе как? И на морозе подвижные части «залипают». Очень хорошо, когда ты знай затвор передергиваешь, а толку нет, а перед тобой фашист с автоматом. Уж потом, когда «ППШ» стали выдавать, мы себя людьми почувствовали…

– Ладно, ладно, хорошая винтовка – «СВТ», просто за ней ухаживать надо. Смазывать как следует, чистить, что летом, что зимой…

– Зимой! А у нас морозостойкие смазки есть? Есть, я тебя спрашиваю?

– Нет.

– Ну вот и молчи, понял?

– Да сам молчи!

Ольга проходит мимо спорщиков. Пусть хоть дерутся, только бы не унывали, не думали о том, что река заминирована, а над головой могут в любое мгновение появиться «мессеры». Вот там, напротив, как раз и идут опасные разговоры…

– Эх, как вчера по причалу вдарили, а? Главное дело, только мы отошли от пристани, а они – ба-бах! Я уж думал, нам в корму угодят. Меня как раз заносили на палубу, я успел обернуться – мама дорогая, столб огня… А потом смотрю, по реке плывут арбузы вперемешку с трупами… Один еще живой был, только ранен, ему конец кинули, вытащили. Повезло! Ох как повезло!

– Повезло, что плавать умел. А вот я плавать не умею…

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату