– Тетя Варя, – пробормотала она жалобно. – Что же теперь делать?
– Поедешь с Петром на мотоцикле? – глухо спросила Варвара Савельевна.
– Нет, – прошептала Ольга, сама себя не слыша.
– Тогда остается только ждать.
– Чего? – в отчаянии воскликнула Ольга.
– Божьей помощи, – ответила Варвара Савельевна. – Только на него теперь вся надежда. На него… и на Тимура Казбегова.
В этот день Проводник на работу не вышел.
– Спину у него ломит до невозможности, – объяснила соседкам хозяйка, у которой он снимал комнатку на Мызе, – дали больничный, велели лежать и прикладывать горячий песок.
– Хорошее дело, – согласились соседки.
День близился к вечеру. Проводник лежал на диване и лениво листал книгу. Это была «Месс-Менд» Мариэтты Шагинян. Проводник не любил фантастику, но ничего другого в доме не оказалось. Сама хозяйка читать не любила, а книжку несколько дней назад забыл здесь ее племянник.
– Эх и наврали! Ох и наврали! – бормотал Проводник иногда. – Миллионеры американские простоквашу пьют да луком с сыром заедают! Эх и наврали! Небось у них тушенки вволю, хлеба не по карточкам, сахару. Стал бы я простоквашу-то… Эх и наврали!
Когда дошло до описания Петрограда в 20-е годы, Проводник вовсе отбросил книгу.
Бывал он в Петрограде в 20-х… Стыдно этак врать-то! Может, оно и фантастика, а все равно – стыдно врать.
Его сейчас все раздражало. Ожидание, тревога не давали покоя.
Хозяйка тем временем возилась в кухне, изредка поглядывая в окно.
Уже начали сгущаться сумерки, когда она вдруг замерла чуть в стороне от окна и трижды стукнула в стену, за которой находилась комната Проводника.
Это был условный сигнал.
«Больной» немедленно встал и, таясь за шторкой, тоже посмотрел в окно.
У калитки нерешительно топтался невысокий невзрачный человек с невыразительными чертами лица.
«Неужели Рыболов? – всмотрелся Проводник. – Не может такого быть! Точно, Рыболов!»
Он выглянул на кухню:
– Кажется, пора, Антонина Ивановна. Начинаем!
Хозяйка поспешила из кухни. В узеньком коридорчике украдкой перекрестилась. Хоть коммунисты бога еще в 17-м отменили, хоть работает она в таком месте, где за крестное знамение могут упечь туда, где Макар телят не пас, а все же с крестом – спокойней!
– Вам кого, мужчина? – вышла она на крыльцо, тиская кухонное полотенце. – Если комнату внаем ищете, то у меня уже занято. Вон там, в конце улицы, поспрашивайте, в домике со ставнями.
– Ладно, спасибо, – ответил незнакомец. – Только я приятеля ищу. Фомин его фамилия, Михал Михалычем зовут. Не знаете такого? Вроде где-то здесь он живет, адрес я позабыл.
– Знаю я Михал Михалыча, как не знать, – улыбнулась хозяйка. – Это мой квартирант.
– Очень хорошо! – обрадовался незнакомец. – Точнехонько я попал куда надо! Покличьте мне его, будьте ласковы.
– Не могу. Заболел Михал Михалыч.
– Заболел? – насторожился незнакомец и опасливо отшагнул от калитки. – Заболел, говорите? А чем? Что с ним такое?
– Да не бойтесь, – усмехнулась хозяйка, – он не заразный. Сегодня радикулит спину разломил, вот Михал Михалыч и отлеживается. На улицу ему ходить не полезно, сами пройдите в дом. Только, сделайте милость, обувку снимите в сенях – я нынче полы намыла.
Незнакомец сморщился недовольно, однако спорить не посмел: вошел, скинул с ног растоптанные, неуклюжие ботинки и на цыпочках, в одних заштопанных носках, поджимаясь, прошел по чистеньким половицам и плетеным половичкам.
Проводник, хватаясь за спину, старательно обвязанную хозяйкиным платком, выглянул из своей комнаты.
Рыболов. Точно, он! Там, в разведшколе, его звали Семеном Алексеевым. Отчество Проводник вспомнить не мог, да оно и неважно: неведомо ведь, с какими документами прибыл Рыболов, на чье имя.
– Ух ты, кого я вижу! Сколько лет, сколько зим… Я уж и позабыл, как тебя зовут, пока не видались! – сказал он шутливо, но голос невольно дрогнул от тревоги.
– Коротка же у тебя память! – приклеив на лицо улыбку, понимающе кивнул связной. – Да по-прежнему меня зовут, Мироном Александровичем, и фамилия все та же – Грибов. Я-то тебя не забыл, вот, решил наведать, а ты, вижу, расхворался.
– И не говори, застудил спину до невозможности. Сквозняком прохватило. Вон, в шали хожу, крючком согнут, будто старый дед.
