Но пора рассказать кое-что и о профессоре. Хотя он в тот момент был один, а на острове жил уже несколько лет, ассистенты время от времени привозили ему оборудование и помогали в работе. Первым его великим достижением стало повторение того, что фон Фрише проделал с пчелами, — он выучил их язык. Язык термитов оказался намного сложнее, чем система общения пчел, основанная, как вы наверняка знаете, на танце. Насколько я понял, система проводов, соединяющая термитники с лабораторией, не только позволяла профессору Такато слушать их разговоры, но и самому общаться с ними. Это не такая уж фантастика, как кажется, если использовать слово «общаться» в его самом широком смысле. Мы ведь общаемся со множеством животных — и совсем не обязательно голосом. Когда вы бросаете палку и ждете, что собака ее принесет, это тоже форма речи — язык жестов. А профессор, как я узнал, разработал нечто вроде понятного для термитов кода, хотя, насколько этот код был эффективен для общения, я не знаю.
Я приходил к профессору каждый день, когда выкраивал время, и к концу недели мы уже стали добрыми друзьями. Возможно, вы удивитесь, что я сумел скрыть эти визиты от своих коллег, но остров был довольно большой и каждый из нас выполнял солидный объем исследований. Но я почему-то решил, что профессор Такато — моя личная собственность, и не хотел нарушать его уединение любопытством моих коллег. К тому же они были довольно неотесанными типами — выпускниками провинциальных университетов вроде Оксфорда или Кембриджа.
Рад сообщить, что сумел оказать профессору некоторую помощь, починив ему рацию и настроив кое-какую электронику. Отслеживая перемещения отдельных термитов, он широко использовал метод радиоактивных меток и при нашей первой встрече как раз следил за одним из них, пользуясь счетчиком Гейгера.
Через четыре или пять дней после нашей встречи счетчики профессора стали трещать как сумасшедшие, а установленное нами оборудование заработало и стало записывать показания. Такато догадался, что произошло: он никогда не спрашивал меня прямо, чем мы занимаемся на острове, но, думаю, понять это было нетрудно. Когда я с ним поздоровался, он включил свои счетчики и дал мне послушать треск в наушниках. На остров выпали радиоактивные осадки — их количество не представляло опасности для здоровья, но естественный фон повысился.
— Думаю, — мягко произнес он, — вы, физики, снова играли в свои игрушки. И на этот раз игрушка была очень большая.
— Боюсь, вы правы, — согласился я. Мы еще не завершили обработку данных, но, похоже, Теллер и его команда рванули водородную бомбу. — Вскоре мы научимся делать такие игрушки, по сравнению с которыми атомная бомба покажется просто хлопушкой.
— Моя семья, — очень спокойно добавил профессор, — жила в Нагасаки.
По этому поводу я мало что мог сказать и был рад, когда он продолжил:
— А вы никогда не задумывались над тем, кто сменит людей, когда человечеству придет конец?
— Ваши термиты? — пошутил я.
Профессор, поколебавшись, негромко сказал:
— Идите со мной. Я вам еще не все показал.
В одном из углов лаборатории под покрывалом стояло какое-то оборудование. Когда профессор снял покрывало, я увидел весьма любопытный аппарат. На первый взгляд он напоминал манипулятор, какими пользуются для дистанционной работы с радиоактивными материалами. Я увидел знакомые захваты для пальцев рук, движения которых дублировались на расстоянии через систему стержней и рычагов, но в этом аппарате на конце манипулятора находилась коробочка со стороной около двух дюймов.
— Что это? — спросил я.
— Это микроманипулятор. Его разработали во Франции для биологов. Пока что их выпущено совсем немного.
И тут я вспомнил. Это такие устройства, которые через систему понижающих зубчатых передач позволяют проделывать невероятно тонкие операции. Человек перемещает палец на дюйм, а инструмент, которым он управляет через манипулятор, перемещается на тысячную долю дюйма. Французские ученые, разработавшие эту технику, создали крошечный кузнечный горн, на котором сумели изготовить из плавленого стекла и его осколков мельчайшие скальпели и пинцеты, а с их помощью, работая под микроскопом, препарировали отдельные клетки. Имея такой инструмент, можно запросто вырезать термиту аппендикс (если бы таковой у насекомого имелся).
— Я не очень ловок в работе с манипулятором, — признался Такато, — и всю работу с ним проделывает мой ассистент. Я этого еще никому не показывал, но вы мне очень помогли. Идите со мной, пожалуйста.
Мы вышли из домика и зашагали по настоящей улице между высокими и прочными, как цемент, холмиками. Архитектура их довольно сильно отличалась, потому что их строили различные виды термитов — а среди них есть и такие, которые термитников и вовсе не строят. Я ощутил себя великаном, шагающим по Манхэттену, потому что каждый термитник был настоящим небоскребом с бесчисленными жителями.
Возле одного их холмиков стояла маленькая металлическая (не деревянная
— с ней термиты справились бы в два счета!) хижина. Внутри ее было совершенно темно. Профессор щелкнул выключателем, и при слабом красном свете я увидел разнообразные оптические приборы.
— Они не выносят света, — пояснил профессор, — поэтому наблюдать за ними — большая проблема. Мы решили ее, воспользовавшись инфракрасным освещением. Это преобразователь изображения типа тех, какими военные пользуются при ночных операциях. Вам они знакомы?
— Конечно. Такие штучки снайперы крепят к винтовкам и без промаха стреляют в темноте. Хитроумное изобретение. Рад, что вы нашли для него цивилизованное применение.
Профессор долго искал то, что хотел — он вглядывался; в нечто вроде перископа и рассматривал коридоры термитника. Наконец он воскликнул:
— Скорее… пока они не убежали!
Я занял его место у перископа. Около секунды мои глаза приспосабливались, и прошло еще несколько секунд, пока я понял, что за картину я разглядываю. Я увидел при большом увеличении шестерых термитов, довольно быстро перемещающихся в поле моего зрения. Они двигались группой, как собаки в упряжке. И это оказалось очень хорошей аналогией, потому что они тянули санки…
Я был настолько поражен, что даже не заметил, какой груз они перемещали. Когда термиты уползли, я повернулся к профессору. К этому времени мои глаза привыкли к тусклому красному освещению, и я видел его очень хорошо.
— Так вот какие инструменты вы создавали с помощью манипулятора! Поразительно! Даже не верится.
— Это пустяки, — возразил профессор. — Дрессированных блох тоже можно научить катить тележку. Я не сказал вам самого главного. Мы с помощником изготовили всего несколько саней.
Он дал мне время осмыслить сказанное и заговорил снова — негромко, но с хорошо сдерживаемым возбуждением в голосе:
— Вспомните, что каждый отдельный термит весьма глуп, но колония в целом — организм весьма высокого типа, и к тому же, если исключить случайности, бессмертный. Он застыл на нынешнем уровне инстинктов за миллионы лет до появления человека и сам по себе не может вырваться за пределы современного стерильного совершенства. Он оказался в тупике — потому что лишен как инструментов, так и эффективных способов воздействия на природу. Я же подарил им рычаг для увеличения силы, а теперь и сани для повышения эффективности труда. Я уже подумываю и о колесе, но его лучше оставить на потом — сейчас оно будет для них не очень полезно. Результаты же превзошли мои ожидания. Я начал работу с одним этим термитником — а теперь и во всех остальных есть такие же инструменты. Они обучают друг друга, и это доказывает их умение сотрудничать. Да, они воюют между собой, но лишь когда не хватает пищи, а тут ее достаточно.
Но термитник-организм нельзя судить по человеческим меркам. Я надеюсь встряхнуть его жесткую, застывшую культуру, вытолкнуть из замкнутого круга, по которому он вращается уже миллионы лет. Я дам
