— Нет, в данном случае чудо технической мысли никак не заменит личного общения. По телефону трудно уловить то, что человек в разговоре утаивает между слов. Варвара Филипповна, а как вы полагаете, Лидия не могла исчезнуть, так сказать, сознательно? Может быть, это какой-то розыгрыш?
— Лидочка не так легкомысленна, — горько ответила мадам Здравомыслова. — Она серьезная девушка, из тех, кто не находит ничего занимательного в подобных розыгрышах. Кроме того, объясните мне, ради Бога, — зачем ей вообще исчезать?
— Этого я, увы, сказать не могу, не узнав побольше о ее жизни…
Я уже собралась уходить, но все же обернулась к Лизе, решившись задать ей еще один, последний вопрос:
— Скажите, мадемуазель Эрсберг, а какие отношения были у Лиды с господином Крюднером?
Елизавета растерянно пожала плечами.
— Я имею в виду, не было ли со стороны Лидии некоторого увлечения, или, может быть, сам Крюднер имел на секретаршу какие-то виды и пытался за ней ухаживать? Или была определенная взаимная симпатия? — Мне пришлось внести некоторые уточнения, чтобы девушке было проще собраться с мыслями.
Пока я задавала Лизе эти пошлые вопросы, отдающие вульгарным любопытством к чужим сердечным делам, меня не оставляло внутреннее неприятное чувство, похожее на стыд.
Нет никакой уверенности, что Лида попала в беду, одни смутные догадки, а мне приходится рыться в ее шкафу, перебирая скромные пожитки, и выпытывать у подруг маленькие тайны бедной девушки… Чувствуешь себя отвратительно от сознания собственной бестактности.
Но с другой стороны, если с Лидой случилось несчастье и ей срочно нужна помощь, излишняя щепетильность может дорого обойтись.
И теперь волей-неволей придется вынюхивать, выслеживать, копаться в ее делах и обыскивать ее вещи ради высокой цели помощи ближнему. На основе собственного житейского опыта я берусь утверждать, что вполне порядочные, нравственные и хорошо воспитанные люди часто вынуждены делать нечто подобное — я имею в виду охоту за чужими тайнами и даже чтение чужих писем — и вовсе не потому, что они одобряют такое неприличное поведение, отнюдь. Но у них не находится иного пути, чтобы защитить себя или своих друзей от худшего зла…
— Так вы не заметили симпатии между Лидочкой и ее шефом? — повторила я свой вопрос.
— Ой, что вы! Какая симпатия! — Елизавета наконец продумала, что сказать, и принялась сыпать словами. — Хотя нет, в том смысле, что хозяин хорошо относился к Лидии, симпатия, конечно, была. Но отеческая, никаких ухаживаний. В этом отношении он — настоящий джентльмен. Да и вообще, этот герр Крюднер, он ведь изобретатель. Он и фирму-то открыл, чтобы, прежде всего, собственные прожекты разрабатывать. А изобретатели, они все такие чудаковатые, знаете ли… Не от мира сего. Вот и Крюднер такой же. Просто диву даешься, как он вообще существует на свете, да еще и собственной фирмой управлять ухитряется.
Такая характеристика Крюднера и полное отсутствие взаимного влечения между шефом и секретаршей меня несколько разочаровали. Беллетристика учит нас другому. По законам изящной словесности, секретарше полагалось быть как минимум безнадежной обожательницей своего хозяина. Впрочем, если хозяин отрицательный персонаж, он мог бы позволить себе гнусные и оскорбительные домогательства по отношению к невинной девушке… Еще одно подтверждение, что дамские романы не могут служить учебниками жизни.
Тяжело вздохнув, я вышла из пансиона на улицу и взяла извозчика, чтобы ехать в контору господина Крюднера.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Фирма «Франц Вернер Крюднер» находилась где-то в Лефортово, в местах издавна любимых
Дорогой, сидя в пролетке, я вдруг задумалась, как же много в Москве, да и вообще в России, проживает немцев. Уже несколько веков они — самые желанные иностранцы, которых русские государи стараются правдами-неправдами привлечь на службу. Впрочем, можно ли считать истинными немцами тех, чьи предки прибыли в Москву в XV или XVI веке? Четыреста-пятьсот лет, прожитых в России, любой тевтонский род превратят в исконно русский…
И большинство
Да и сам наш император, царь-батюшка, как подсчитали дотошные квасные патриоты, имеет лишь 1/128 часть «русской крови». Но меня никто не убедит, что именно состав крови делает человека русским. У многих моих соотечественников в крови — настоящий этнический букет. Очень уж история России этому способствовала.
Даже великие поэты, наша национальная гордость, подарившие нам эталон русского языка, могут найти среди своих предков эфиопа Ганнибала или шотландца Лермонта, а знатнейшие из знатнейших аристократических семейств России, как, например, князья Юсуповы, по одной линии числят в своих пращурах халифа Абубекира Бен Райока и хана Эдигея, а по другой — Фридриха-Вильгельма Прусского.
И экзотическими родословными у нас принято гордиться! Недаром, в отличие от названий других национальностей, выраженных однозначными существительными — француз, испанец, грек, наша имеет форму прилагательного — русский — и является, строго говоря, ответом не на вопрос «кто?», а на вопрос «какой?».
За своими размышлениями я и не заметила, как добралась до далекой Немецкой улицы.
Как известно из учебников по истории, во времена Петра I Немецкая слобода, именовавшаяся тогда Кукуем, была одним из самых красивых мест в Москве, кусочком цивилизованной Европы в азиатской столице. Московских аборигенов поражала изящная архитектура, сады, парки, цветники, яркие вывески лавочек и пивных и необыкновенная чистота здешних мест.
Увы, вероятно, с тех самых пор жители Немецкой слободы переняли не лучшие российские традиции и из кожи вон лезли, чтобы испортить, изуродовать и загадить возможно большую часть берегов Яузы.
Даже на самых парадных из здешних улиц многие дома, судя по фасадам, не знали, что такое ремонт, с тех самых петровских времен, а более поздние постройки носили нестираемую печать убожества. К тому же там и сям какие-то неопрятные закопченные заводики и мастерские выставляли свою безобразную физиономию среди других фасадов.
И даже за Яузой, в местах, предназначенных Екатериной II для строительства московского Зимнего дворца (и, стало быть, сверкавших красотой еще и в екатерининские времена!), теперь господствует унылый казарменный стиль.
Ненавидевший все матушкины начинания сын Екатерины император Павел отдал роскошный, но недостроенный дворец под военные конюшни, рядом появились казармы, потом еще одни казармы и еще… Теперь здешние места известны среди москвичей под названием Красных (благодаря облупленным стенам из старого красного кирпича) казарм.
Конечно, и Кадетский корпус, и школу прапорщиков, и разнообразные военные части нужно где-то размещать, но все же казарменная архитектура не делает местность живописной с точки зрения обывателя, если это, конечно, не отставной ротмистр, обладающий армейским художественным вкусом…
Обнаружить на Немецкой улице ворота искомого акционерного общества не составило большого труда (они были увенчаны громоздкой вывеской), но все увиденное за ними, меня сильно озадачило.
В конторе фирмы Крюднера творилось черт знает что. Дамам не положено трахаться, но других слов, чтобы выразить свое отношение к этому безобразию, у меня нет. Насколько я знаю, на фешенебельных фирмах с иностранным капиталом, обстановка всегда респектабельная и благопристойная, а вышколенные служащие весьма корректны и взвешивают каждое свое слово. Про фирму Крюднера говорили, что хозяин
