иностранного отделения было, и это помогло в работе.
Но для того, чтобы от идеи перейти к конкретным делам, нужно было создать у противника иллюзию существования в Иркутске, Чите и других городах края контрреволюционной группы, которая стремится расширить свое влияние. Такая группа должна обладать вначале скромными возможностями. Ее члены будут стараться, а это нелегко, проникать в советский аппарат, деревню, на крупные промышленные предприятия, то есть в те места, которые в первую очередь интересуют японскую разведку. В группу должны были входить люди, фамилии которых не вызывали бы недоуменных вопросов у руководителей харбинской белой эмиграции — известные бывшие белые активисты, в том числе военные авторитеты.
В руководители контрреволюционной группы чекистами был намечен бывший белый генерал Яков Георгиевич Лопшаков. Он был генерал-майором царской армии, участником Первой мировой войны. Был в ставке царя на фронте, где познакомился и близко сошелся с генералом Шильниковым. Это обстоятельство было решающим при назначении его на роль руководителя. Шильников в начале 1930-х годов возглавлял маньчжурское отделение РОВСа и фактически руководил всеми белогвардейскими организациями в Маньчжурии. Жил он в Харбине и отлично помнил Лопшакова по годам Первой мировой войны. У него, а следовательно, и у руководства японской военной миссии в Харбине, с которым он был тесно связан, бывший генерал-майор в роли руководителя группы не вызывал никаких сомнений. Это обстоятельство учитывалось чекистами. С бывшим генералом обстоятельно поговорили, объяснили необходимость создания такой группы, конечно, не вдаваясь в подробности, и он согласился помочь чекистам.
Алексей Кобылкин — один из членов «организации». Кадровый офицер царской армии, окончил кадетский корпус, участвовал в Первой мировой войне, дослужился до полковника, из зажиточной казачьей семьи, при атамане Семенове был назначен начальником Читинского армейского артиллерийского склада и в этой должности пребывал до конца семеновщины, но с ним в Маньчжурию не ушел и остался в Чите. Должность у него была чисто интендантская, в боевых действиях против частей Красной Армии и в карательных экспедициях против мирного населения не участвовал.
Поэтому после установления советской власти в Забайкалье никаким репрессиям не подвергался. Конечно, как и все белые офицеры, был на особом учете в ОГПУ. Чекисты присматривали за ним, и для такого присмотра основания были. По своим политическим взглядам Кобылкин был враждебен советской власти, мечтал о буржуазной республике. Взглядов своих не скрывал и вел антисоветскую агитацию. Конечно, эта деятельность была замечена. Его вызвали в Читинский оперативный отдел ОГПУ, побеседовали, предупредили, что такая деятельность подпадает под соответствующие статьи уголовного кодекса РСФСР со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Но предупреждение не подействовало, и в 1927 году Кобылкин был арестован за антисоветскую агитацию и отбыл шесть месяцев тюремного заключения. Приговор по тем временам был мягким. И, очевидно, после этого заключения и произошел перелом в его мировоззрении и политических взглядах. Человек он был умный, наблюдательный, перемены в жизни видел хорошо. А суровый урок, полученный за антисоветскую агитацию, показал ему, что советская власть прочная и ни о какой буржуазной реставрации не может быть и речи. Нужно было делать выбор в дальнейшей жизни и не ошибиться. И бывший полковник сделал свой выбор.
Таким был человек, которого чекисты ввели в состав «контрреволюционной» организации. Человек крупный, пользовавшийся известностью и влиянием в Чите, боевой офицер, имевший и знания, и опыт. Такая солидная фигура могла произвести впечатление на белогвардейские эмигрантские организации в Маньчжурии. Но если учитывать его прошлое, недавние политические взгляды, то для включения его в операцию «Мечтатели» нужна была смелость. Чекисты, разрабатывавшие легенду, такой смелостью обладали.
В организацию был включен и экономист треста «Сибзолото» Борис Павлович Гудков. Человек он был в Чите известный, жил с женой в отдельном доме, и его квартира в дальнейшем использовалась для приема «гостей» из-за кордона. К советской власти относился хорошо и при первой же беседе с чекистами согласился помогать им. Таким был костяк «организации» в Чите и Иркутске. Людей немного, но каждый известен и на виду. Каждого можно было проверить, а возможность проверки со стороны белогвардейских организаций и японских миссий не исключалась, и убедиться в его существовании.
Но нужны были свои люди не только в Чите и Иркутске, но и у границ. Найти их здесь было гораздо труднее. Населения в пограничных районах было мало, все жители были на виду, все друг друга знали, и малейшее отклонение в поведении любого из них сразу же было бы замечено. Поэтому подбор людей непосредственно у границы с «независимым» государством представлял особые трудности. Нужно было найти человека, местного жителя, которому чекисты абсолютно бы доверяли и который мог бы успешно действовать.
Было предложено несколько кандидатур, и Гудзь обратил внимание на одного человека. Это был бывший священник Василий Терентьевич Серебряков, который бросил церковную службу и учительствовал в поселке Абагайтуй у самой границы. Было ему тогда 35 лет, и с Гудзем были почти ровесниками. Присматривался он к учителю, беседовал, изучал. Если привлекать его к операции, то нужно было полностью довериться бывшему священнику, раскрыть ему структуру и подлинное значение «организации», связи, пароли, явки. Довериться настолько, чтобы не сомневаться, что, будучи за кордоном, а поездка Серебрякова туда предусматривалась в ходе операции, он не предаст, не обманет, не скажет ни одного лишнего слова. Риск был огромным — ведь бывшему священнику доверялась судьба крупной контрразведывательной операции, от результатов которой зависело многое. Нужно было отстоять эту кандидатуру перед руководством, убедить, доказать необходимость полного доверия именно этому человеку. И взять на себя всю ответственность в случае провала, а предательство Оперпута и его последствия для операции «Трест» были Гудзю хорошо известны.
Нужно было обладать большим чекистским опытом, умением распознавать людей, верой в них и, конечно, интуицией, чтобы не ошибиться в человеке. И Серебряков полностью оправдал доверие. Он отлично работал, а работа была и трудной и опасной, во время всей операции «Мечтатели» до самого ее конца.
Небольшое отступление от повествования.
Борис Игнатьевич был отозван в Москву в конце 1935 года. Конечно, Василий Терентьевич не мог знать, куда его отзывали и для какой работы. Пути их разошлись, и больше они никогда не виделись и ничего не знали друг о друге. И только через 35 лет в московскую квартиру Гудзя в мае 1968 года пришло письмо из Новосибирска от Василия Терентьевича. С разрешения Гудзя я привожу начало этого письма.
«Здравствуйте, Борис Игнатьевич!
Добрый человек сообщил мне Ваш адрес. Я несказанно обрадовался.
Вы ведь первый дали мне задание. Прежде всего благодарю Вас за доверие. Задание я выполнил. Троих диверсантов судили, двоих убили на нашей земле. С нашей стороны потерь не было. Один, правда, был ранен, но он быстро поправился в госпитале Даурии. Сам я продолжал переписку с «ними» из Свердловска до 1945 года.
Несколько слов о себе. В 1935 году весной уехал в Ташкент под псевдонимом. Осенью этого же года перебрался в Новосибирск, где учительствовал один год. Моя фамилия попала в протокол суда…»
В это время Василию Терентьевичу был уже 71 год. Все годы проработал учителем, вышел на пенсию. За многолетнюю работу в школе был награжден орденом Ленина. Но не суждено было старым соратникам ни встретиться, ни продолжать переписку. В этом же году Василий Терентьевич скончался. Такой была судьба одного из главных действующих лиц операции «Мечтатели».
Кроме Серебрякова привлекли в «организацию» и фельдшера, тоже жившего в поселке Абагайтуй. Его квартира использовалась для приема «гостей» из-за кордона. Положение учителя и фельдшера было удобно тем, что по характеру своей работы и тот и другой могли принимать людей, ездить в любые места, отлучаться из поселка на длительное время, не привлекая к себе внимания местных жителей. Это обстоятельство в полной мере использовалось во время операции. «Организация» была создана, люди расставлены, и началась повседневная чекистская работа.
Первое письмо, написанное членом «организации» Кобылкиным своему младшему брату
