Наверное, кто-нибудь из толпы подобрал.
— Эй, приятель, ты хочешь, чтобы твоего друга отвезли в больницу или нет? — прикрикнул один из медиков.
— Ладно… поищи его, — велел Том и запрыгнул в машину.
Аста с выражением преувеличенной любезности помахала вслед уезжающей «скорой».
— О, непременно.
Кин будет очень доволен.
Покачивая бедрами, она двинулась по улице в поисках ближайшей станции метро.
Замок со скрежетом открылся, и Тахион толкнул маленькую боковую дверцу, ведущую в здание склада. Глюкс и Черепаха вошли следом за ним в гулкую тьму, и Глюкс пробормотал что-то невнятное при виде корабля, стоящего в центре огромного пустого здания. Янтарные и бледно-лиловые огоньки в остриях выступов слабо помаргивали в темноте; со всех сторон к кораблю тянулись спиральные завихрения пыли: он бесшумно собирал крошечные частицы и перерабатывал их в топливо. Он пел одну из множества героических баллад, которые составляли столь большую часть корабельной культуры, но с появлением Таха песня оборвалась. Музыка, разумеется, была неслышной для людей.
«Малютка», — телепатически обратился он к кораблю.
«Мой повелитель. Мы улетаем?» — спросил тот с трогательной надеждой.
«Нет, не сегодня. Открой, пожалуйста».
«С тобой люди. Они тоже могут войти?»
«Да. Это Капитан Глюкс, а это Черепаха. Они мне как братья. Почитай их».
«Да, Тисианн. Я хотел бы узнать ваши имена».
«Они тебя не слышат. Как и большинство их сородичей, они лишены ментальной силы».
«Печально».
Но Тахиона, который уже вел друзей в свой личный салон, терзала сейчас боль другой печали. Воспоминания — неужели он до сих пор помнил все с такой ясностью? — о том дне, когда отец привел его выбрать себе корабль.
Он устроился среди подушек ложа и приказал:
«Поиск и контакт».
«Там будут другие лорды?»
«Да».
«И один мой сородич?» — спросил «Малютка» с той же трогательной надеждой.
«Да».
Секунды тянулись, как минуты, Тахион уютно расположился на своем ложе, Глюкс, словно заполошная несушка, пристроился на диванчике, а Том нервно покачивался на носках ног.
Стена замерцала, появилось лицо Бенаф'сай. Корабль усилил его телепатические способности, и связь была установлена.
«Тисианн».
«Кибр, ты ждала моего зова?»
«Ну разумеется. Я же знаю тебя…»
«С пеленок. Я помню».
«Ты удивил меня, Тисианн. Мне кажется, пребывание на Земле сказалось на тебе благотворно».
«Оно многому меня научило, — поправил он сухо. — Как хорошему, так и дурному. — Tax замолчал, поиграл пышным кружевным жабо под подбородком. — Ну что, мы по-прежнему будем на ножах?»
«Нет, дитя. Можешь оставаться среди своих неотесанных землян. Поражение Забба положило всему конец. Он больше не может надеяться обрести власть. Ты должен был убить его. — Тахион лишь покачал головой. Бенаф'сай хмуро оглядела собственные руки, поправила кольца. — Значит, мы расстаемся. Жаль, что у нас не осталось ни одного образца, но эксперимент увенчался несомненным успехом, и Бейконур будет рад получить наши данные. Этот успех станет спасением для нашей семьи».
«Да», — глухо ответил Тахион.
«Я буду присылать корабль каждые десять лет, чтобы знать, как ты. Когда будешь готов вернуться, мы с радостью примем тебя обратно. Прощай, Тис».
«Прощай», — прошептал он.
— Ну? — спросил Том.
— Они оставят нас в покое.
— Я ужасно рад, что ты, того, не улетишь.
— И я тоже, — проговорил он, но как-то не слишком уверенно, и грустно посмотрел на светящуюся стену, как будто пытался вызвать изображение бабки обратно.
Большая теплая рука с короткими пухлыми пальцами крепко сжала его плечо. Через секунду Глюкс взял его вторую руку, и Тахион просто сидел молча, купаясь в волнах любви и сочувствия, которые исходили от обоих людей, и пытался заглушить тоску по дому.
— Да, жизнь, дружище, она, того, отличная штука.
— Почему ты не убил его? — спросил Том.
Tax пошевелился и взглянул в карие глаза друга.
— Потому что мне хочется верить, что он еще может измениться.
Пальцы Тома сжались сильнее.
— Поверь в это.
Виктор Милан
Не без помощи друзей
«ОПАЛЬНЫЙ УЧЕНЫЙ ЗВЕРСКИ УБИТ В СВОЕЙ ЛАБОРАТОРИИ», — сообщал заголовок.
— Видели бы вы, что пишут в «Дейли ньюс», — пожаловалась она.
— Милая девушка, — Тахион брезгливо отодвинул растрепанную «Нью-Йорк тайме» и откинулся назад на своем вращающемся стуле, — я не полицейский. Я — врач.
Она нахмурилась и откашлялась, негромко и нервно.
— Вас считают отцом и покровителем Джокертауна. Если вы не вмешаетесь, ни в чем не повинного джокера посадят за убийство.
Теперь настала его очередь хмуриться. Он зацепился высоким каблуком сапога за металлический край стола.
— У вас есть доказательства? Если есть, вам прямая дорога к адвокату этого бедолаги.
— Нет. У меня нет доказательств.
Он вытащил из вазы, которая стояла у его локтя, желтый нарцисс, покрутил его перед носом.
— Интересно. Вы настолько проницательны, что решили сыграть на моем чувстве вины.
Девушка улыбнулась в ответ, отрицательно махнула рукой — со стремительностью лесного зверька, почти украдкой, но при этом слегка чопорно. Тахион неожиданно подумал о том, как сильно он врос корнями в этот мир; сначала его посетительница показалась ему болезненно худой, и лишь сейчас он понял, насколько близко девушка подошла к хрупкому и блеклому такисианскому идеалу красоты. Почти альбиноска, кожа бледная, как бумага, светлые, практически бесцветные волосы, совсем прозрачные голубые глаза. Одежда, по его мнению, довольно невыразительная: персикового цвета строгий костюм, простая белая блузка; на шее висела цепочка, такая же бледная и тонкая, как ее волосы.
— Это моя работа, доктор, и вам об этом отлично известно. Мне по должности положено знать, что происходит в Джокертауне.
Сара Моргенштерн считалась в «Вашингтон пост» экспертом по тузам с тех самых пор, как десять лет назад освещала джокертаунское восстание, за что удостоилась номинации на Пулитцеровскую премию.
Он ничего не ответил. Девушка опустила глаза.
