быть, вы заметили, что они прячутся у вас в вестибюле, сенсории и ресторане. По моим грубым подсчетам, их тут около двадцати.
— Ну, вы же знаменитость, — сказал хозяин. — Видная фигура. Весь С'атлэм хочет все о вас знать. Конечно, если вы не хотите давать интервью, репортеры не посмеют нарушить ваше уединение. Профессиональная этика…
— Соблюдается в точности, — закончил за него Хэвиланд Таф. — Должен признать, что они держатся на расстоянии. Тем не менее каждый вечер, когда я возвращаюсь в этот недостаточно вместительный номер и включаю программу новостей, я вижу, как я сам, собственной персоной, осматриваю город, жую безвкусную пищу и посещаю уборные. Сознаюсь, тщеславие — один из моих главных недостатков, но тем не менее удовольствие от такой славы быстро прошло. Кроме того, большинство снимают меня в ракурсе до крайности нелепом, а юмор комментаторов граничит с оскорблением.
— Все это легко разрешимо, — сказал хозяин гостиницы. — Вам бы надо было раньше ко мне обратиться. Мы можем дать вам напрокат щиток уединения. Он закрепляется на поясе, и когда какой-нибудь репортер подходит ближе чем на двадцать метров, он блокирует его «третий глаз» и посылает сильный импульс головной боли.
— Не так легко разрешимо, — бесстрастно продолжал Таф, — полное отсутствие животных.
— Вредителей? — испуганно переспросил хозяин. — Вам не нравится, что у нас нет вредителей?
— Не все животные вредители, — ответил Хэвиланд Таф. — Во многих мирах сохраняются и лелеются птицы, собаки и другие животные. Сам я люблю кошек. Истинно цивилизованный мир оставляет место для кошек, но с'атлэмцы, похоже, не способны отличить их от грызунов или мотыля. Когда я договаривался о поездке сюда, Начальник поста Мьюн заверила меня, что ее бригада позаботится о моих кошках, и я положился на ее слово. Но если никто из с'атлэмцев никогда не видел никаких животных, кроме человека, у меня есть все основания сомневаться в качестве этой заботы.
— У нас есть животные, — возразил хозяин. — В сельскохозяйственных зонах. Много животных — я видел записи.
— Не сомневаюсь, — сказал Таф. — Однако кошка и фильм о кошке — это немного разные вещи, и требуют они разного обращения. Пленку можно хранить на полке. Кошек нельзя. Но это не главное. Как я уже упоминал, проблема не в качествах с'атлэмцев, а в их количестве. Слишком много народа, сэр. Меня постоянно толкают. В ресторанах столы стоят слишком близко друг к другу, стулья малы для меня, а иногда рядом садится незнакомые леди и толкаются локтями. Сиденья в театрах и сенсориях узкие и тесные. На тротуарах толпы, в вестибюлях толпы, в трубоходах толпы — везде полно людей, которые трутся о меня без моего на то согласия.
Хозяин изобразил на лице слащавую профессиональную улыбку:
— О, человеческое племя! — сказал он, вдруг обретя красноречие. — Слава С'атлэма! Массы народа, море лиц, бесконечные процессии, драма жизни! Ни что так не придает бодрости, как ощущение плеча своего собрата!
— Возможно, — бесстрастно отозвался Хэвиланд Таф. — Однако я взбодрился уж достаточно. Кстати, позвольте заметить, что средний с'атлэмец не достает мне до плеча и поэтому довольствуется ощущением моих рук, ног или живота.
Улыбка исчезла с лица хозяина.
— У вас неверный подход, сэр. Чтобы как следует оценить наш мир, вы должны научиться видеть его глазами с'атлэмцев.
— Я не собираюсь ползать на четвереньках, — сказал Хэвиланд Таф.
— Вы случайно не сторонник антижизни?
— Ни в коей мере, — ответил Таф. — Жизнь для меня всегда предпочтительнее, нежели ее противоположность. Однако я знаю по своему опыту, что все хорошее можно довести до крайности. Мне кажется, на С'атлэме дело обстоит именно так.
Он поднял руку, чтобы хозяин его не перебивал:
— Если говорить конкретнее, у меня возникло что-то вроде антипатии, несомненно, поспешной и необоснованной по отношению к отдельным, так сказать, представителям жизни на С'атлэме, с которыми я случайно встречался. Некоторые из них открыто выражали враждебность, награждая меня эпитетами, явно имеющими отношение к моим размерам и массе.
— Ну, — сказал хозяин, краснея, — мне очень жаль, но вы, гм, мужчина крупный, а на С'атлэме, гм, не принято иметь лишний вес.
— Вес, сэр, это всего лишь функция гравитации и, следовательно, величина переменная. Кроме того, я не признаю за вами права судить о том, лишний ли у меня вес или нормальный, поскольку это критерий субъективный. Эстетические взгляды в разных мирах не одинаковы, так же как и генотипы и наследственная предрасположенность. Я вполне доволен своей нынешней массой, сэр. Но вернемся к делу. Я хочу немедленно покинуть вашу гостиницу.
— Очень хорошо, — ответил хозяин. — Я закажу вам место на первом же трубоходе завтра утром.
— Это меня не устраивает. Я хочу уехать сейчас же. Я изучил расписание и знаю, что один трубоход отходит через три стандарт-часа.
— Там остались только места второго и третьего класса.
— Я потерплю, — сказал Хэвиланд Таф. — Несомненно, когда я выйду из поезда, от такого тесного контакта с человечеством я буду просто до краев исполнен бодрости.
Толли Мьюн парила в центре своего кабинета в позе лотоса и смотрела на Хэвиланда Тафа сверху вниз.
У нее было специальное кресло для «мух» и «земляных червяков», не привычных к невесомости. В целом кресло было довольно неудобным, но надежно привинчено к полу и снабжено ремнями, которые удерживали сидящего на месте. Таф неуклюже, но с достоинством добрался до него и застегнул ремни. Она же, удобно устроившись, парила прямо перед ним примерно на уровне его головы. Для человека такого роста как Таф вряд ли было привычно в разговоре смотреть на собеседника снизу вверх; Толли Мьюн посчитала, что это даст ей определенное психологическое превосходство.
— Начальник порта Мьюн, — сказал Таф, похоже, ничуть не обескураженный своим приниженным положением. — Я протестую. Я понимаю, что это постоянное обращение к моей персоне как к «мухе» всего лишь пример колоритного местного жаргона, в котором нет и тени оскорбления. Но я не могу не обижаться на эту явную попытку, скажем так, оборвать мне крылышки.
Толли Мьюн криво улыбнулась:
— Извините, Таф, но наша цена твердая.
— Несомненно, — сказал Таф. — Твердая. Интересное слово. Если бы я не испытывал благоговейного страха от одного лишь присутствия такой многоуважаемой персоны, как вы, я мог бы даже предположить, что эта твердость граничит с жестокостью. Вежливость не позволяет мне произносить такие слова как жадность, алчность, космическое пиратство, чтобы добиться своих целей на этих трудных переговорах. Однако я должен отметить, что сумма пятьдесят миллионов стандартов в несколько раз превышает валовой планетарный продукт многих миров.
— Маленьких миров, — возразила Толли Мьюн, — а работа большая. Это ваш корабль просто чертовски громаденй.
Таф по-прежнему был бесстрастен.
— Я признаю, что
Толли Мьюн рассмеялась.
— Но ведь это не то же самое, что оснастить какой-нибудь старый грузовик несколькими импульсными кольцами или перепрограммировать вашу навигационную систему. Здесь речь идет о тысячах рабочих часов, даже если три полных бригады «паучков» будут трудиться в три смены, об огромных системах, которые должны сделать наши лучшие киберы, об изготовлении новых деталей, и это только для начала.
Мы должны прежде всего исследовать этот ваш чертов музей, а уж потом только разбирать его на части, иначе нам потом его не собрать. Нам придется привлечь лучших специалистов снизу, может быть, даже с других планет. Подумайте, сколько это времени, энергии, калорий. Да одна только плата за стоянку
