Она напевает или мурлычет про себя. В темноте палатки молодой мужчина кажется ей наполовину птицей: в его теле есть легкость пера, а на запястье – холодный металл браслета. Окольцованная, но свободная птица.
В темноте он двигается медленно, не так, как днем, пробегая взглядом по всему случайному и временному в своем окружении, словно блик одного цвета скользит по другому. По ночам его охватывает оцепенение. Не видя его глаз, она не может достучаться до него и тыкается во всех направлениях, как слепой котенок. Ей хочется понять его, узнать, чем он дышит, словно увидеть все внутренности, сердце, ребра сквозь кожу. Он выразил ее печаль, как никто другой. Теперь она знает странную любовь, которую он испытывает к своему старшему брату, постоянно попадающему в опасные ситуации. «Тяга к странствиям у нас в крови. Вот поэтому ему так трудно в тюрьме, и он даже может убить себя, только чтобы вырваться оттуда.»
Разговаривая по ночам, они путешествуют в его страну пяти рек96. Сатледж, Джелам, Рави, Чинаб, Биас97. Он ведет ее в гурдвару98, сняв с нее туфли, и наблюдает, как она омывает ноги, мочит водой голову. Этот великий храм, в который они пришли, был возведен в 1601 году, осквернен в 1757 -м и сразу же построен заново. В 1830 году его украсили золотом и мрамором.
«Если я приведу тебя сюда на рассвете, то над водой все будет окутано туманом. Потом он поднимается вверх, открывая храм свету утренней зари. Ты услышишь гимны святым – Рамананду, Напаку99 и Кабиру100. Поют в центре храма. Ты слышишь песни, вдыхаешь запахи фруктов, доносящиеся наплывающие из окружающих садов, – гранаты, апельсины. Храм – убежище в потоке жизни, доступное каждому. Это корабль, который преодолел океан невежества.»
Они проходят в ночи через серебряную дверь к алтарю, где под балдахином из парчи лежит священная книга «Грантх Сахиб»101. Рейджи поют тексты из этой книги. Играют музыканты. Они поют с четырех утра до одиннадцати вечера. Книгу открывают наугад, выбирают строку, с которой можно начать, и в течение трех часов до того, как туман поднимется и откроет Золотой Храм, голоса поющих сплетаются и расплетаются с голосами не прерывающих чтения.
Кип ведет ее дальше, где у пруда рядом с деревом расположена гробница, в которой похоронен Баба Гуджхаджи, первый маханта102 этого храма. Дерево суеверий, которому четыреста пятьдесят лет.
«Моя мать приходила сюда, чтобы привязать ленгочку на его ветку и попросить у дерева сына, а когда родился мой брат, пришла снова, чтобы оно благословило ее на второго. По всему Пенджабу растут священные деревья и текут волшебные реки.»
Хана молчит. Он понимает, что в ней уже ничего не осталось после потери ребенка и веры. Он ощущает всю глубину пугающей черной пропасти в ее душе. Он всегда старается вызволить ее из долгих ночей печали: сначала не стало ребенка, потом – отца.
– Я тоже потерял одного человека, который был мне дорог, как отец, – сказал он.
Но она знает, что этот мужчина, находящийся сейчас рядом с ней, – заговоренный. Он вырос в другом мире, и ему легко будет обрести свою веру и найти замену потере, о которой он говорит. Есть люди, которых разрушает несправедливость, а есть те, которые сохраняют стойкость. Если она спросит его о жизни, он скажет, что у него все отлично, – несмотря на то что его брат томится в тюрьме, друзья погибли, а сам он смертельно рискует каждый день.
Такие люди бывают удивительно добрыми, но и ужасающе непробиваемыми одновременно. Кип мог целый день находиться в яме, обезвреживая бомбу, которая способна убить его в любую минуту, мог вернуться домой опечаленный, похоронив своего друга, но какие бы испытания его ни постигали, у него всегда есть решение и свет. А у нее не было такого. Она ничего не видела в будущем. Перед ним лежали разнообразные карты судьбы, и в храме Амритсара103 приветствовали все вероисповедания и классы, и все ели вместе104. Ей бы тоже разрешили положить деньги или цветок на простыню, расстеленную на полу, а потом присоединиться к их протяжному пению.
Она бы очень хотела этого. Ее истинной природой, подлинной сущностью ее натуры была печаль.
Кип разрешил бы ей войти в любые из тринадцати ворот его характера, но она знала, что в случае опасности он никогда не попросит ее помощи, а создаст вокруг себя пространство, запретную зону и не допустит туда никого. Таков был его талант.
Сикхи, – говорил он, – отлично разбираются в технике. У нас есть таинственная близость… как это сказать?
– Слабость?
– Да, слабость к технике.
Он мог часами находиться и их обществе и одновременно быть затерянным в невообразимой дали благодаря ритмичной музыке из своего детекторного приемника, которая была словно непроницаемый шлем, закрывающий наглухо и уши, и лоб, и волосы на голове до самой шеи. Хана не верила, что может полностью раскрыться ему и быть его возлюбленной до конца жизни. Он двигался сквозь мир и события со скоростью, которая всегда позволяла найти замену потере. Такова была его испитая природа, подлинная сущность его натуры. И кто бы имел право осуждать его за это?
Каждый день Кип появлялся из палатки с мешком, переброшенным через левое плечо, и отправлялся из виллы Сан-Джироламо. Каждое утро она видела его, видела, как он радуется миру, возможно, в последний раз. Через несколько минут он взглянет вверх на покалеченные снарядами кипарисы со сбитыми средними ветвями. Возможно, так же шел по своей дороге Плиний… или Стендаль, потому что события романа «Пармская обитель» происходили в этой части мира.
Кип посматривал вверх, на арку высоких раненых деревьев. Перед ним расстилалась средневековая дорога, по которой шел не историк и не писатель, не астролог и не монах, а он, молодой мужчина с самой странной профессией, которую изобрело человечество в этом веке, – сапер, военный инженер, обнаруживающий и обезвреживающий мины.
Каждое утро он появлялся из палатки, умывался и приводил в порядок свою одежду в саду, а потом покидал виллу, даже не заходя в дом, – махнет лишь рукой, если заметит ее, – будто слова, общение рассеивают, смущают, отвлекают его, мешают слиться с машиной, которую ему предстоит понять. Позднее она видит, как он обезвреживает дорогу в сорока метрах от дома.
В такой момент для него никто не существовал. Крыло подъемного моста взлетало к надвратной башне после проезда рыцаря, и он оставался лицом к лицу со всем остальным миром в спокойном единении со своим строгим талантом, не допускающим отклонений или снисхождения.
В Сиене105 она видела фреску, на которой был изображен средневековый город. В нескольких десятках сантиметров от его стен краски осыпались, так что даже искусство не гарантировало безопасности в окрестных садах и полях путешественнику, покидающему замок. Она чувствует: именно там Кип и проводит целые дни. Каждое утро он спускается с нарисованной сцены в хаос отвесных обрывов и утесов. Рыцарь. Святой воин.
Она еще видит, как его форма цвета хаки мелькает между деревьями. Англичанин назвал его
В начале октября 1943 года из саперных подразделений, которые уже работали в Италии, отобрали лучших специалистов и перебросили по воздуху в Неаполь. Кип был среди тех тридцати, которых доставили в этот город-ловушку.
Отступление немцев в итальянской кампании было самым замечательным и ужасающим за всю историю войн. Наступление войск союзников, на которое по планам должен был уйти один месяц, продолжалось целый год. Их путь был опален огнем взрывов. Во время передислокации армий вперед саперы сидели на крыльях автомобилей и внимательно осматривали поверхность земли, замечая любые неровности и разрыхления почвы, где могли быть мины. Продвижение шло невероятно медленно. Каждая воюющая сторона считала своим долгом установить мины. На севере, в горах, партизаны из отрядов коммунистов-гарибальдийцев, носившие красные шейные платки, тоже опоясывали дороги проводами,
