сказал, не зная сам, что говорит:
– Вам тут нельзя! Слышите? Вы ребенка простудите! Тут же холодно…
Свет из окна освещал ее исступленные глаза, и Володя, словно во сне, услышал, как кричит она Папиру:
– Да скажи же им, объясни, они не знают! Скажи про Степана Савельича, скажи, дядя Роман!
– Так они ж не слушают! – ломким голосом произнес дядя Роман. – Разве ж они слушают? Они же вовсе и не красные, разве красные могут так сделать?
– Минуту! – негромко сказал Володя Цветкову и, сведя его с крыльца, быстро спросил: – Вы слышали?
– А вы крови испугались? – так же быстро осведомился Цветков. – Ужасов войны? Изменников пожалели?
– Я никого не жалею, – приходя в бешенство и совершенно теряя власть над собой, прошипел Устименко. – Я и вас не пожалею, если вы посмеете дискредитировать самую идею партизанской войны. Не пожалею, потому что это бонапартистские штуки – даже не опросив, ничего толком не узнав, вслепую…
И, понимая, что Цветкова в его нынешней слепой ярости ему не убедить такими словами, он схитрил:
– А если они располагают полезными нам сведениями? Тогда как? Ведь в курсе же они дел всей округи, района? Нам как-никак дальше идти.
Цветков подумал, помолчал, потом распорядился всех вести в сельсовет. И Папира повели туда же, и женщину в зеленом.
– Теперь никакого сельсовета не существует, – со спокойной горечью в голосе произнес молоденький полицай в очках. – Теперь там помещение для приезжающих уполномоченных крайсландвирта, начальника сельскохозяйственного округа.
– Вот туда и отправимся, – мирно ответил Цветков.
Опрашивали полицаев порознь – командир, мелиоратор Терентьев, Холодилин и Володя. Устименке достался молоденький, в очках.
– Закурите! – тоном бывалого следователя произнес Володя, протягивая юноше сигареты.
– Я лучше своего, – неприязненно ответил полицай.
От непривычного за эти дни и ночи на походе комнатного тепла Володе стало нестерпимо душно, он оттянул на горле ворот пропотевшего свитера и, не зная, с чего начать, спросил:
– Как вы до этого докатились?
– А почему я должен отвечать на ваши вопросы? – вдруг осведомился юноша. – Кто вы такой, чтобы меня спрашивать?
– То есть как это?
– А очень просто. По лесам нынче бродит немало всякой сволочи – есть и такие, которые, извините, дезертиры…
– Ну, знаете!
– Есть и разных мастей националисты, – продолжал юноша, слепо вглядываясь в Володю блестящими стеклами очков. – Их германское командование довольно умело использует…
– Вы что же, не верите, что мы партизаны?
– А сейчас любая дюжина дезертиров при надобности выдает себя за партизан, так же как немцам они скажут, что искали, «где плен».
– Но мы же… – теряясь, начал было Володя, но юноша перебил его.
– Вы же, – зло и горько передразнил он, – вы же воспользовались вечной добротой нашего Андрея Филипповича, доверчивостью его. Увидев, как ему показалось, «своих», он
– Вы поверьте, – вдруг тихо попросил Володя, – вы только поверьте, потому что иначе нам никуда не сдвинуться. Послушайте, ведь любые бумаги могут обмануть, но вот так, как мы с вами сейчас, обмануть же невозможно! У меня нет бумаг, или там явки, или пароля, или еще чего, чтобы доказать вам, так же как и у вас ничего нет. Есть только мы – два советских человека, так я предполагаю. Я так надеюсь, – поправился он. – Я верю в это! И у нас случилось несчастье, беда, горе. Так давайте же разберемся.
– Давайте, – так же негромко согласился юноша, – но теперь поздно.
– Почему поздно?
– Потому что Андрей Филиппович убит и Толька Кривцов. Их никакими выяснениями не вернешь…
– Послушайте, – сказал Устименко, – но как-никак на вас нарукавная повязка полицая. Согласитесь, что все это не так просто…
– Да, не просто, – устало произнес юноша. – Все не просто в нашей жизни. Это только в пионерском возрасте все кажется удивительно простым и ясным, да и то не всем мальчикам и девочкам… Короче, нас послало на эту работу подполье. Вы, может быть, слышали, что в районах, временно оккупированных фашистскими захватчиками, деятельно работает наша партия и даже продолжает существовать Советская власть?
– Я… слышал, – ясно вспоминая минуты расставания с теткой Аглаей, кивнул Володя. – Конечно, слышал…
