Либо твои прежние мужчины были полные идиоты, либо их просто было слишком мало, чтобы успеть научиться... Но это не важно, правда, совершенно не важно... А уж что у тебя там, под этими штанами... стоит подумать, и становится невозможно сдержать стон...
Торопливо дергая ногами, он выбрался из штанов, спихнул их с кровати и вдруг остановился, застигнутый врасплох ее смехом, которого совершенно не ожидал и не представлял себе, что вообще могло быть смешного в настоящем моменте.
- Почему ты смеешься?
- Ничего... - захихикала она, протягивая к нему руки. - Это у тебя трусы?
- Что в них смешного?
- Я никогда не видела, какие у вас мужские трусы. А зачем они такие длинные?
- А у вас какие?
Она сказала, какие. Интересно... Возможно, это не лишено смысла, особенно летом... Да ну их, эти трусы, на кой они вообще нужны, когда тут...
- Ух ты! Можно потрогать?
- Что за вопрос? Нужно. Свет будем гасить?
- Не надо. Мне нравится на тебя смотреть. Ты красивый.
- Скажешь тоже! А у тебя какие?
- Что?
- Ну... трусы, наверное... панталоны же под такие штаны не влезут.
- Сними и посмотри.
Дразнится она, что ли? Верхняя пуговица есть, а остальные где? Металлическая полоска из мелких звеньев... Нет, это действительно издевательство - в такой момент заставлять умирающего от страсти мужчину думать о технологии пошива одежды и конструкции застежек в сопредельных мирах!
- Это что, застежка?
- Ну да. Расстегивай. Или ты не умеешь?
- Знаешь, мне все доводилось снимать с женщин - и платья, и штаны, и хинские драпировки, даже доспехи, но такой застежки еще не видел.
- Потяни вниз.
- Ух ты!
- Нравится?
От одного вида этих... того, что она громко обозвала 'трусиками', можно было сойти с ума на месте. Даже, если ты не мистралиец. Две узкие полоски тонкой ткани и кружевной лоскуток, сквозь который все видно... И они черные!
- С ума сойти!
- Что ж, снимай.
- Жалко...
Тонкий скользкий шелк, прозрачное шершавое кружево, мягкие пушистые волосики, влажная горячая плоть...
Ах, женщины, что вы с нами делаете... Кружится голова, не хватает воздуха, сердце колотится бешеным галопом, гулко стучит кровь в висках. И темное небо за сжатыми веками взрывается ослепительными звездами, которые рассыпаются алмазными искорками и гаснут...
Когда угасла последняя искорка, он открыл глаза, все еще вздрагивая, и наткнулся на ее взгляд, изумленный и немного испуганный.
- Что с тобой? - встревожено спросила она, убирая рассыпавшиеся волосы с его лица. - Ты плачешь?
И только тут он почувствовал, что по его щекам катятся слезы, и задыхается он уже не от страсти, а от подступивших к горлу рыданий. Он уткнулся лицом в ее волосы и разрыдался вслух, не в силах удержать все то, что пять лет носил в себе, в самом темном уголке души, на самом дне, и что прорвалось сейчас наружу горькими горячими слезами.
Утро началось с головной боли. В основном. Во всяком случае, перед ней меркли и жажда, и противное ощущение во рту, и легкая тошнота, и резь в глазах, и прочие неизбежные последствия сочетания водки с фангой.
Кантор с трудом оторвал голову от подушки и открыл глаза, пытаясь вспомнить, где находится. О небо, это же... Это все было на самом деле. Белые кроссовки, черные трусики... и он действительно... о, нет, только не это...
Головная боль тут же померкла перед охватившим его ужасом. Как же... что же... он же... она же... твою мать, герой- любовник выискался! Что теперь ей сказать?
- Что, хреново? - спросили у него за спиной. Он осторожно повернул голову, стараясь не наткнуться на ее взгляд. Он не находил в себе сил смотреть ей в глаза. Но она тоже сидела, опустив глаза и стараясь не встречаться с ним взглядом. Сидела в кресле, сжавшись в комочек и закутавшись в халат, грустная и поникшая. Выглядела она ужасно, оставалось только надеяться, что это отходняк от фанги, а не последствия его ночных подвигов.
- А тебе? - простонал он, чуть приподнимаясь.
- Есть немного. Будешь вставать или еще полежишь?
Ее голос тоже очень не понравился Кантору. Усталый, безучастный голос, ясно и беспощадно говоривший о ее впечатлениях от прошедшей ночи.
Пьяница несчастный, сказал вдруг внутренний голос. Стыд и срам. И это живая легенда континента!
Кантор, который искренне полагал, что наутро этот голос исчезнет, считая его одним побочных действий колдовства или же следствием выпитого, слегка ошалел. На мгновение его охватило желание подхватиться и бежать отсюда, в чем есть, и он тут же вспомнил, что именно это ему и надлежит сделать, только, разумеется, одевшись.
- Я же... - спохватился он. - Я должен уезжать!..
- Ну, попробуй, - безучастно сказала Ольга и чиркнула спичкой, прикуривая.
Он осторожно приподнялся и сел. Да нет, вроде все не так плохо. Могло быть хуже. Да и так уж было... Зачем, ну зачем надо было так напиваться? И какой демон его дернул еще и фангу в рот тянуть? И главное, как он мог дойти до того, чтобы вот так, бросив вожжи...
А что тут такого, сказал внутренний голос. По-моему, импотенцией ты никогда не страдал. И если бы ты не был таким дебилом, то не потерял бы зря пять лет своей жизни. И, кстати, не набрался бы такого позора, как сейчас.
Спорить с ним не было ни сил, ни желания.
- Ольга, - тихо сказал он, обхватив руками гудящую голову. - Прости... Я не должен был...
- Да за что? - так же безучастно пожала плечами она.
- Я не должен был... этого делать.
- Чего именно? Пить? Или музыку слушать?
- Не издевайся, прошу тебя...
- А ты не страдай. Никто тебя силком не тянул.
- Я должен уйти, - еще тише сказал он. Это слегка оживило ситуацию.
- А кто тебя держит? Можно подумать, тебя жениться заставляют. Уходи на здоровье. А то я не знала еще вчера, что сегодня ты уйдешь. А то я не понимаю, что тебя послали и ты едешь, и приказы не обсуждаются... Можно подумать, я встала крестом в дверях и не пускаю. Вцепилась в твои штаны и волочусь следом. Или ты страдаешь именно оттого, что я этого не делаю?
- Ты все-таки на меня обиделась, - вздохнул Кантор, сполз с кровати и стал собирать свою одежду, разбросанную по полу, по-прежнему не поднимая глаз. Уж понятное дело, вставать в дверях и волочиться следом за таким бесполезным любовником могла бы только полная дурочка. Небо, дай мне сил пережить это унижение... - Потому я и говорю, что не должен был этого делать. А ты не должна была мне позволять.
- Мы ничего друг другу не должны, - угрюмо ответила она, упорно глядя в пепельницу. - Мы свободные люди. И я, и ты. Захотели - потрахались. Расхотели - разошлись.
- Я не хотел бы разойтись с тобой... так. - с неожиданной для самого себя болью выговорил он. Да, небо
