имущество. Но оперативная работа сотрудников ни на минуту не прерывалась, так же как не прерывалась и не могла прерваться навигация в Арктике.
Я возглавлял оперативную группу, все сотрудники, что оставались со мной в Москве, перешли на казарменное положение. В освободившихся комнатах второго этажа поставили койки. Столовая помещалась в этом же здании, так что проблема жилья и питания была разрешена. Мы по нескольку дней не выходили из здания, спали урывками.
Тревожили вести с полей сражения. Тревожила Арктика. Тревожили воздушные налеты вражеской авиации.
Все чаще и чаще сквозь затемненные окна врывался воющий звук воздушной тревоги, а репродуктор разносил по комнатам: 'Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!..'
Бомбоубежище было оборудовано в подвальном этаже нашего здания, теперь там помещается клуб имени Ногина. Я редко ходил в убежище, был почему-то твердо уверен, что на наше здание бомба не упадет.
Не раз во время воздушных тревог я гасил свет в кабинете и вместе с теми, кто в тот час находился рядом, выходил на балкон. Та картина и сейчас перед глазами: нигде ни огонька, только шарят по небу лучи прожекторов. Высоко-высоко слышится гул моторов, а потом оживает зенитная артиллерия: грохот выстрелов, разрывы снарядов в небе, воздух прочерчивают огненные снопы снарядов и трассирующих пуль зенитных пулеметов. И вдруг высвечивается какой-нибудь район: вражеские летчики спустили на парашютах осветительные ракеты.
Вокруг Москвы и в самой Москве была создана сильнейшая противовоздушная оборона. Вражеские самолеты на подступах к столице встречали такой огонь зениток, что фашисты поворачивали обратно. К городу прорывались единицы.
Бомбардировка Москвы редко бывала прицельной - наши летчики и зенитчики не давали врагу такой возможности. Фашистские стервятники поспешно сбрасывали бомбы куда попало, стремясь поскорее удрать. Оглушительно рвались фугаски, сыпались с неба зажигалки. Возникали пожары. Мчались на машинах к местам попаданий снарядов и пожаров бойцы ПВО, саперы и пожарные.
Кто-то разнес слух о наших 'стояниях' на балконе во время воздушных тревог.
Вскоре меня вызвали в Кремль отчитаться, как идет навигация. Заодно И. В. Сталин дал мне хорошую взбучку.
- Это что за мальчишество,- сердито сказал он.- Подумаешь, храбрецы нашлись! Вас поставили во главе важного государственного дела, так и занимайтесь тем, что вам поручено. Риск допустим, когда этого требует необходимость!
Воспользовавшись моментом, я попросил отправить меня на фронт. Я воевал на Украине и в Крыму в гражданскую войну и мог бы заняться организацией партизанских отрядов...
Сталин сердито прервал мои слова:
- Пошлем, куда надо и когда надо.
Свидетелем нашего разговора был Михаил Иванович Калинин. Оп подал голос:
- А не послать ли нам Папанина в Ленинград?
- Нет,- ответил Сталин,- он в другом месте пригодится.
Сталин тут же дал указание подготовить для Главсевморпути специальные помещения в бомбоубежищах и оборудовать их средствами правительственной связи и всем необходимым для работы.
В тот же день я получил извещение, что в распоряжение оперативной группы Главсевморпути такие помещения выделены. Но своей подземной канцелярией пользовался редко: пока добежишь, думал я, по сигналу тревоги, прозвучит сигнал отбоя.
Второй нагоняй от Сталина я получил вскоре уже по более серьезному делу.
Государственный Комитет Обороны принял решение командировать в Вашингтон группу опытных советских летчиков для переговоров с правительством США о поставке Советскому Союзу военных самолетов. Делегацию возглавил Михаил Михайлович Громов. Правительство поручило Главсевморпути доставить группу Громова в США, был определен и маршрут: через Шпицберген.
Мы обязаны были доставить группу по назначению как можно скорее и обеспечить безопасность перелета. Теперь такие перелеты никого не удивляют: обычный рейс. А тогда и машины другие были, и навигационное обслуживание с земли не такое, да и приборы не те. Достаточно сказать, что лучшие наши самолеты летали в то время со скоростью 250 километров в час и на высоте не более 4000 метров.
Кому же из полярных летчиков поручить этот перелет?
Свободной в тот момент была всего одна машина - Черевич-ного: Иван Иванович только что прилетел с берегов Карского моря. Лучшей кандидатуры искать и не надо было. Иван Иванович - летчик, что называется, от бога. Черевичному сама природа, казалось, вложила с рождения дар искусного вождения самолетов. Он летал смело, на грани риска, но риска разумного. Он был тогда еще молод, лет тридцати, но уже имел славу полярного летчика экстракласса. В обычной жизни Черевичный - шумный, жизнерадостный человек, весельчак и балагур. Со стороны казалось, что и машины он водил шутя. На самом же деле за штурвалом самолета сидел пилот с железной волей и твердой рукой. Черевичный хорошо владел техникой слепых полетов, имел большой опыт многочасовых беспосадочных полетов над Северным Ледовитым океаном.
Я срочно вызвал к себе Черевичного и рассказал о правительственном задании:
- Скажи мне, Иван Иванович, откровенно, если сомневаешься в успехе перелета, тогда не берись. Подберем другой экипаж.
- За кого вы меня считаете, Иван Дмитриевич? - даже обиделся Черевичный.- Задание сложное, но выполним!
- Тогда готовь машину к вылету. Особенно тщательно проработай маршрут.
Черевичный почесал затылок:
- Маршрут мне не по душе.
- Но ведь это самый короткий путь.
- Не всегда самый короткий путь есть и самый лучший. Вот бы по нашей арктической трассе махнуть...
Мы подошли к карте. Действительно, наша воздушная трасса над морями Советской Арктики облетана, технически оснащена. Машина будет все время находиться в зоне работы наших радиостанций. Этот путь длиннее, зато надежнее и удобней. И я ответил Черевичному:
- Хорошо, согласен с тобой, лети по нашему маршруту. Только учти, если что случится, ни мне, ни тебе головы не сносить,,
И еще учти: никто не должен знать, каких пассажиров везешь и куда держишь путь. Документы оформим как на обычный служебный полет из Москвы на Чукотку. А там до Аляски рукой подать.
Иван Иванович ушел довольный. Я подумал, глядя ему вслед: не подведет.
Черевичный действительно блестяще довел свою машину до Аляски. Оттуда его пассажиры добрались до Вашингтона уже на самолете США.
Не успел я порадоваться успешно завершенному делу, как раздался телефонный звонок.
- На каком основании вы нарушили постановление и изменили маршрут? услышал я сердитый голос председателя ГКО.
Я объяснил, почему мы предпочли полет над Советской Арктикой, и добавил:
- Задание выполнено успешно и в срок, что от нас и требовалось...
- Это хорошо, но нельзя так своевольничать,- голос Сталина уже не был таким сердитым.
Очень скоро мы встретились с Черевичным в Архангельске, и я от души поблагодарил летчика. Иван Иванович смущенно заулыбался:
- Обычный арктический полет. Вот если бы через Шпицберген, тогда пришлось бы здорово попотеть. А тут наша Арктика, своя...
Не только делами Главсевморпути приходилось заниматься в то время. Я был членом Ревизионной комиссии ЦК ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР и Моссовета. Поэтому обязанностей хватало, и второстепенных среди них не было. По поручению Центрального Комитета и Московского городского комитета партии неоднократно выступал на митингах перед рабочими фабрик и заводов, в воинских частях; разъяснял политику партии, направленную на сплочение всего советского народа, на мобилизацию всех материальных и людских сил страны для достижения победы.
Не раз выступал в печати, по радио. Был счастлив, когда на свои статьи и выступления получал отклики от бойцов с фронта.
Я часто вспоминаю тот день, который определил мою судьбу в военные годы, день 15 октября 1941 года, когда меня неожиданно вызвали в Государственный Комитет Обороны.
Естественно, я волновался: зачем понадобился?
И. В. Сталин был за рабочим столом, сбоку от него сидели В. М. Молотов и А. И. Микоян - члены Государственного Комитета Обороны.
- Начальник Главсевморпути Папанин явился по вашему вызову, товарищ Сталин,- отрапортовал я, остановившись посреди кабинета. Я имел тогда звание капитана первого ранга и ходил в военной форме.
- Садитесь.
Я сел в свободное кресло.
- Товарищ Папанин,- сказал председатель ГКО,- хочу сообщить вам о решении: посылаем вас в Архангельск как уполномоченного Государственного Комитета Обороны.
Я вопросительно смотрел на Сталина.
Он продолжал:
- Архангельский порт имеет сейчас и будет иметь в ближайшем будущем особо важное значение. Это на западе самый близкий к линии фронта свободный морской порт. Мурманск еще ближе, но он всего в 40 километрах от фронта, и вражеская авиация бомбит город регулярно. Мы заключили соглашение с Рузвельтом и Черчиллем. Через Атлантику идут в Архангельск корабли с грузами. Надо организовать их приемку, быструю разгрузку и немедленную отправку грузов на фронт. Это очень важно...
- Нынешнее руководство,- добавил А. И. Микоян,- к сожалению, не справляется со срочной разгрузкой судов. Первый караван - 6 кораблей союзников - разгружался очень долго. Вы организовывали зимние военные перевозки в Белом море в финскую кампанию. Поэтому вспомнили о вас.
- Надеемся на ваш практический опыт и энергию,- сказал в заключение председатель ГКО.
В первое мгновение это предложение сильно озадачило меня. Я
