– Моя лэри, – узкая, быстрая улыбка, – если Вы не будете держать себя в рамках правил, наша репутация окончательно погибнет. Вместе с кем-то из нас.
Ее ноги под покровом золота и шелка сместились, принимая боевую позицию. Его, увы, были не столь подвижны, но узкая трость, острой гранью разделявшая их, чуть приподнялась. На сжимавшей полированное дерево руке блеснуло кольцо, увенчанное знаком ветра.
Барьеры восприятия в преддверии схватки рухнули вниз, делая мир острее, ярче. Откуда-то со стороны прилетели чужие образы: двое, застывшие на зимнем мосту. Мужчина, подтянутый, с сединой в волосах и острыми тенями, играющими на усталых, но хищных чертах. Женщина, видение тьмы, золота и янтаря, затерянное в вечной вьюге. Вместе они производили столь сильное впечатление, что образ этот сиял перед собравшимися, затопляя поляну, ручей, деревья...
Красота и чудо – с одной стороны и готовность вцепиться друг другу в глотки и тихая ярость предательства – с другой.
– Вы превратно толкуете мои слова, мой господин. Признаюсь, это ново и неожиданно неприятно. Я привыкла, что Вы всегда, что бы я ни сделала, выслушаете и поймете правильно. Теперь же, столкнувшись с невозможностью произнести хоть слово, несколько... – темные глаза сузились, – ...растерялась.
Глагол, который она употребила, происходил от древнехалиссийского термина «ейерре», дословно – в зе-нарри позиция, когда перед игроком открывается возможность одним ходом изменить всю тональность партии. Необходимость из бесчисленного множества верных вариантов выбрать тот, что соответствует твоим целям. И считалось, что в такой ситуации самое важное – понять, а каковы же эти самые цели, и так ли они нужны, как думается.
В то же время использованная Таш грамматическая форма была характерна для совершенно иного глагола – «аффель», сравнительно недавно пришедшего в халиссийский из чужого языка и подразумевавшего ситуацию, в которой у человека вообще нет вариантов, либо же любой из них окажется неверным.
Оба слова могли в равной степени переводиться как «растеряться», но это был уже совершенно иной смысл. Тэйон перестал улыбаться. Лингвистические игры в исполнении госпожи д'Алория сегодня вызывали у него точно такую же угрюмую тоску, что и в шестнадцать лет.
– У каждого из нас есть свой предел, моя лэри. У каждого есть слабая точка, на которой мы ломаемся.
– И я наконец нашла Вашу. – В голосе ее было странное удовлетворение.
– И Вы, моя лэри, нашли мою, – покладисто согласился Тэйон, чуть смещая вес.
Застыли в том неловком молчании, которое может предшествовать схватке, но чаще предрекает только пустоту. Тэйон хотел лишь, чтобы все скорее закончилось. Что мужчина может сказать женщине, которой не смог подарить крылья? «Прости, я всего лишь простой смертный. Мне тоже больно».
И вдруг точно выпадами, вырвавшимися против воли поединщиков, обменялись ничего не понимающими взглядами.
Опасность почувствовали одновременно и, похоже, одновременно решили, что каждый из них начал атаку. И растерялись. Все-таки они слишком хорошо друг друга знали, чтобы не понимать: магию крови один сокол против другого применять не стал бы. Не та у них кровь, чтобы баловаться подобными играми.
Резко, слаженно повернулись на юго-восток. Тэйон закрыл глаза, накрыв ладонью ставший вдруг огненно-красным и раскаленным перстень и пытаясь свое неверное, искалеченное внутреннее чувство заставить уловить враждебное заклятие. Таш, вцепившись в свое укрытое под тканью «морское» ожерелье, кусала губы, активизируя флотские защитные амулеты.
Бесполезно. Эту атаку нельзя было отвести встречным потоком силы, ее нельзя было заблокировать щитом или снять, подобно дурному сглазу. Кровь пела о крови, кровь пела о смерти. И кровь отвечала.
Они были очень хорошо защищены от подобного рода нападений. В Халиссе, где темные искусства использовали куда более открыто, чем в городе великих лицемеров, никто не стеснялся ставить баррикады против так называемых «запретных» знаний. Тэйон, не доверяя флотским кудесникам, всегда лично заботился о защите лишенной магии жены. Да и своей собственной тоже. Сейчас талисманы явно реагировали на смерть, и украденной прядью волос тут не обошлось. Нет. Чтобы причинить настоящий вред, нужна была близкая кровь, живая кровь.
Чтобы убить, нужна живая кровь, медленно становящаяся мертвой.
– Терр, – выдохнула ставшая вдруг почти серой Таш.
...а он думал, что после душилки уже никогда не сможет по-настоящему испугаться.
Терр вер Алория, их сын, близкая кровь для них обоих. Терр, весь этот день мелькавший во дворце, проводивший какие-то переговоры, набиравший политические очки, не упускавший ни малейшего повода напомнить, чью фамилию носили и чье подданство имели герои, спасшие великий город. Кто бы мог подумать, что в ершистом парне со временем проснется такой резкий и в то же время тактичный дипломат...
Живая кровь, медленно становящаяся мертвой.
Крики и топот. У моста, тяжело дыша, остановились двое, сжимавшие налившиеся рубиновым огнем талисманы. Дзоран ди Ваи – золотоволосый красавец в капитанской форме, вот уже дюжину лет командовавший личным флагманом адмирала д'Алория. И полный молодой человек в мантии боевого мага стихии огня, из-под которой выглядывали форменные флотские брюки. Судя по всему, этим двоим были доверены амулеты, отслеживающие состояние здоровья первой леди. У Турона должен был быть такой же, настроенный на Тэйона, но во время ритуала получения звания ученик отдал его обратно бывшему учителю.
– Таш! – Дзоран, казалось, готов был броситься к своему адмиралу и защитить ее хоть мечом, хоть голыми руками – если бы только они помогли избежать этой опасности. – Надо идти в убежище...
– Талисманы исчерпают себя через несколько минут, – одновременно с ним пропыхтел огненный. – Я послал за белым целителем...
– Атака из водной стихии, – тихо и внятно произнес Тэйон. – Бухта. Телепортационный блок. Он еще жив.
Госпоже адмиралу не нужно было повторять дважды. И много времени, чтобы решить, к кому прислушаться, ей тоже не понадобилось. Они действовали как единое целое, угадывая мысли и намерения друг друга прежде, чем те успевали оформиться.
В ладони женщины блеснул холодной яростью стилет. Взмах – и длинная юбка оказалась распорота от бедра, уже не сковывая стремительных движений шарсу.
Тэйон захлестнул черного драгшианца, гарцующего на поляне, в телепатическую петлю. Скакуны таких пород были устойчивы к воздействию извне, но этот оказался выезжен для парадов, а не для битвы, а магистр воздуха был не в том состоянии, чтобы работать тонко. Его «зов» даже не уничтожил естественные блоки животного, а просто отменил всю привнесенную людьми дрессуру, оставив лишь дикую волю ящера, контролируемую на каком-то неправильном, разрушительном уровне. Ни времени, ни желания разбираться в том, что же он учудил, у Тэйона не было.
Огромный черный скакун, услышавший зов, в мгновение ока потерял и выучку, и выездку, и всадника, благо, тот плохо представлял, на кого имел неосторожность взгромоздиться. Расшвыривая остатки украшений и грозя затоптать любого неосторожного, покрытая чешуей бестия в два прыжка оказалась возле призывавшего его мага. Шарсу взлетела на спину одним грациозным, плеснувшим золотом и рассыпавшимися камнями прыжком, в разрезе пышного платья мелькнуло смуглое бедро. Одной рукой перехватила поводья, другой вскинула к себе за спину Тэйона.
Тревожно и звонко:
– К «Соколу»! – И, через плечо, своему капитану: – Догоняйте!
Сказочные пейзажи садов слились в размытое серебристое пятно, когда ящероподобная бестия сорвалась в бешеном галопе.
Тэйон, впервые за несколько десятилетий оказавшийся на спине у скакуна, да еще и без седла, вцепился в талию припавшей к шее ящера Таш. Но, пока тело его задыхалось от боли и пыталось удержаться на летящей в ночи бестии, разум холодно правил бег подчиненного животного. И отмерял секунды. Сколько времени нужно, чтобы мужчина примерно в два раза тяжелее его самого истек кровью?
