— Что я могу думать? Я лишь высказал свои догадки, — скромно потупился хоббит.
— Но кто же тогда Вождь?! — тут Фолко смог наконец мысленно утереть честный трудовой пот, ибо в голосе Отона был страх, страх и недоумение, переходящее в почти неприкрытое отчаяние.
— О! — поднял палец Фолко. — Он тот, перед которым мы. Смертные, должны лишь пасть ниц и служить его орудием, ибо не дано и не может быть дано нам прозреть его пути и цели. Великая сила вернулась, капитан. Мы служим ей.
Отчего же ты так побледнел?..
— Он дал мне это Кольцо… сказал: надень, если будет трудно… — бормотал Отон, не отвечая на вопрос хоббита, заданный в нарушение субординации. — Да, оно дает власть… Я чувствовал себя всесильным, а я стоял один против Ночной Хозяйки. Я чувствовал, что этот знак дает мне право повелевать ей…
— А как искусно Вождь создал этот Талисман! — как бы с восхищением произнес хоббит, мечтательно воздевая взор, и его расчет оправдался.
— Да, Вождь ковал его долго, несколько дней, в Черной Яме, как называют это место басканы. Мрачное оно, жутковатое, — говорят, там в старину упал Небесный Огонь…
— Да, это было на северных склонах Серых Гор, — кивнул хоббит, но Отон неожиданно возразил:
— Нет, это между лесами дорвагов и опустелой Грядой… Вождь сделал небольшой крюк перед уходом на юг, к хазгам. Он произнес тогда странные слова на непонятном языке, и всех словно мороз по коже продрал. Не знаю уж, откуда этот язык стал ему ведом…
— Мудрость Вождя безгранична, — осторожно вставил хоббит.
— Да, но твой рассказ наполнил меня смутной тревогой, — хмуро признался Отон. — И все же… все же ты прав — и не прав. Я давно с Вождем, и я говорю тебе — это человек! Он наш! Кому, как не мне, знать это, если мы, бывало, укрывались от непогоды одним плащом и делили последний хлеб на троих — Вождь, я и Горбун?! Если мерзли с ним и мокли, горели и отступали… — Отон неожиданно махнул рукой. — Я немало воевал, ходил под разными знаменами — но только эти по-настоящему мои. Я иду за Вождем не из страха, запомни, половинчик! Ты, кстати, тоже. Мне трудно понять, что движет тобой — но только не страх. Что-то тут не сходится… Ну да не нашего ума это дело.
Неожиданно он вскочил на ноги, во взоре билась темная ярость. Одним движением он резко надел Талисман себе на палец, и Фолко невольно попятился, такая несдерживаемая властность появилась во всем облике капитана. Хоббит понял — тот сделал выбор.
— Нам нет другой дороги, — сурово сказал Отон, выпрямляясь. — Нам, Смертным, иначе не вырваться из рабства. Я благодарю тебя за рассказ, половинчик, теперь я пойду не только с открытой душой, но и с открытыми глазами и помощницей-памятью. Иди к своему костру! Послезавтра мы будем уже под стенами гномьей крепости. Там посмотрим, может, нам и не придется драться…
— Что он тебе сказал, что он тебе сказал? — бросились с расспросами к хоббиту друзья, стоило тому появиться возле их бивачного места.
Стараясь не упустить ни малейшей детали, он передал гномам весь происшедший без них разговор с Отоном. После этого наступило долгое молчание.
— Какая же связь между Небесным Огнем и этим колечком Олмера? — ни к кому не обращаясь, пробормотал Торин, сидевший, обхватив голову ладонями.
— Судя по карте Радагаста, это такое же место, как и то, которое мы видели в Арноре вместе с Рогволдом, — заметил Фолко.
— Он сделал Кольцо там потому, что его нельзя было сделать больше нигде, потому, что так просто сложились обстоятельства, или потому, что верил в то, что ковать его нужно именно здесь, а на самом деле это безразлично? — помешал угли в костре Малыш.
— Вопросы мы все мастера задавать, — буркнул Торин.
— Вы подумали, что делать, когда у крепости окажемся? — переменил тему Фолко; крутить круг без точила, по излюбленному выражению Малыша, все равно не стоило, а послезавтра накатывалось неумолимо.
— Подумали, — кивнул Торин. — Ты помнишь те слова-пропуска, что тебе сказал Саруман? Пустим в ход их, если больше ничего не останется. Внутрь пойдем — а вот никакая засада за нами не прорвется, я уверен. Расскажем там все… Потом вернемся.
— Главное, не забывать нам с тобой звенеть мечами, пока Фолко рассказывать будет, — добавил Малыш.
— Но почему ты так уверен, что никто не сможет ворваться вслед за нами? — удивился хоббит.
— Если эта крепость действительно крепость Черных Гномов, о которых мы, поверь, достаточно наслышаны, — ответил Торин, — то Слово у тебя спросят задолго до самих Ворот. А засада… под ними либо земля провалится, либо жидкий огонь на них потечет, либо еще какая неприятность приключится, — с усмешкой закончил он.
Минула ночь; весь следующий день отряд, не мешкая, двигался на северо-восток узкими горными дорогами, почти что тропами. Колонны хеггов растянулись на несколько лиг. Отон, спокойный, немногословный, покачивался в седле где-то в середине своих десятков. Хоббит старался не попадаться ему на глаза — и ему это удалось.
К вечеру горы вздыбились вокруг них неприступными, уходящими в поднебесье кручами; пики обрели остроту копий, гребни казались крепостными стенами, усеянными многочисленными зубцами. Дорога неожиданно расширилась, копыта зацокали по каменным плитам. Хегги мало-помалу замедляли шаг, отряд Отона постепенно обгонял одну их сотню за другой; и, когда взорам дружинников Вождя открылась сама Крепость, между ними и ее бастионами уже не было ни одного хегга.
Кто-то изумленно присвистнул, кто-то, сплюнув, выругался; большинство же молча стояло, в немом ужасе глядя на взметнувшиеся ввысь на сотни локтей гладкие, словно отполированные, стены; на узкие бойницы выдвинутых вперед башен, черных, словно сама ночь; на провал широкого рва — и на голую, вымощенную камнем равнину перед твердыней. Крепость была высечена в теле исполинского утеса, острого, как клык волка; его вершина умелыми мастерами была превращена в изящную наблюдательную башенку. За выведенными вперед (но, похоже, тоже высеченными) стенами и башнями находились ворота; сейчас их закрывало, кроме створок, еще и поднятое полотнище подъемного моста. Перед стенами — ни травинки, ни кустика, ни холмика — открытое пространство, которое так легко представить себе покрытым телами, пронзенными стрелами.
Над бастионами в серое осеннее небо медленно поднимались тонкие струйки голубоватого дыма; что-то поблескивало в промежутках между зубцами — то ли закованная в отполированную броню стража прохаживалась по парапету, то ли стояли там, на стене, какие-нибудь хитрые метательные машины…
Отон остановил своих, и тут хоббиту уже не удалось отсидеться в стороне. Предводитель отряда вновь потребовал его и гномов к себе.
Они стояли перед ним в тени беспорядочной груды островерхих камней, отгораживавшей их от крепости. Спокойствие не изменило Отону; он задумчиво взирал на гладкие контрфорсы башен, рука в черной перчатке теребила висевший на длинной тонкой цепочке возле пояса тускло-золотистый Талисман, сейчас словно бы уснувший, скрывший от всех свою силу. Кольцо как будто не желало выдавать своего присутствия здесь.
— Вы отправитесь к крепости как парламентеры, — спокойно приказал Отон.
— Расскажете им о Вожде — но это не самое главное. Пока двое из вас будут говорить, двое других должны понять, как опускается мост; а когда мы поймем это, нужно будет перебить охрану.
— А кто четвертый? — удивился Торин. — Кто еще с нами на смерть?
— Я. Ты удовлетворен?
Отон в упор глянул на гнома. Торин в изумлении сделал сложное движение бровями и щекой, смущенно хмыкнул и замолчал.
Они вышли ближе к вечеру, когда солнце уже село; на вершинах пылали багровые факелы заката, а долину уже заливал сумрак. Отон сам проверил доспехи гномов и хоббита и одобрительно крякнул. Сам он надел испытанную длинную кольчугу, взял свой всегдашний двуручный меч — лишь поменял шлем; новый был явно работы тангаров, низкий, глухой, с закрывающим все лицо забралом.
