И это женское лицо. Вряд ли это кто-то другой, он был почти уверен, что на снимке он видит Луизу. Валландер долго изучал портрет. Женщина лет сорока, чуть моложе Сведберга. Если они встретились, предположим, лет десять назад, ей было тридцать, а Сведбергу – тридцать пять. Что ж, вполне естественно. Волосы темные, прямые, такая прическа, кажется, называется «паж». Тонкий нос, узкое лицо, на губах – еле заметная улыбка.
Улыбка Моны Лизы. Но глаза у женщины на снимке не улыбались. Совершенно гладкая кожа. Он не мог понять – то ли снимок подретуширован, то ли это просто тщательно нанесенный макияж.
И еще что-то было в этом снимке, что-то ускользающее, но он напрасно пытался сообразить, что именно. Странно – изображение лежит перед ним на столе, и в то же время его как бы и нет…
На обороте ничего не написано. Ни загнутых уголков, ни следов пальцев – новенькие, словно их никто и никогда не брал в руки.
Я нашел два снимка, которые никто никогда не рассматривал, подумал он. Два снимка без отпечатков пальцев, оба – словно неразрезанные книги.
Он дождался шести часов и позвонил Мартинссону – тот вставал очень рано.
– Надеюсь, не разбудил, – сказал Валландер.
– Если бы ты позвонил мне в десять вечера, наверняка разбудил бы. Но не в шесть утра. Я иду в сад – хочу прополоть клумбы.
Валландер сразу, без лишних слов рассказал о найденных снимках. Мартинссон выслушал, не задавая вопросов.
– Нам надо встретиться как можно быстрее, – закончил Валландер. – Не в девять. Через час, в семь.
– Ты говорил с остальными?
– Ты первый.
– Кого ты хочешь видеть на оперативке?
– Всех. Включая Нюберга.
– Нюбергу будешь звонить сам. Он по утрам зол как собака. Если я с ним поговорю, уже не смогу спокойно выпить кофе.
Мартинссон взял на себя Анн-Бритт и Ханссона, Валландер – остальных.
Нюберг и вправду был заспан и зол.
– Оперативка в семь.
– Что-то произошло? Или опять очередной кретинизм?
– В семь часов, – повторил Валландер. – А если ты считаешь своих коллег кретинами или тебе охота поспать, можешь, обращаться в профсоюз.
Он поставил кофе. Нет, зря он так с Нюбергом. Позвонил Лизе Хольгерссон – та сказала, что обязательно придет.
Он взял кофе и вышел на балкон. Термометр обещал еще один теплый день. В прихожей что-то звякнуло. Он вышел посмотреть – на полу лежали ключи от машины. После такой ночи, подумал он. Стен все-таки удивительный парень.
Он чувствовал страшную усталость. И с отвращением представил себе маленькие белые островки сахара, дрейфующие по его сосудам.
В половине седьмого Валландер запер за собой дверь. На лестнице он столкнулся с почтальоном, пожилым мужчиной по имени Стефанссон. Тот приехал на велосипеде – на штанинах были зажимы.
– Опоздал маленько, – извинился Стефанссон, – только я здесь ни при чем. Что-то случилось с машиной в типографии.
– Случайно, не ты разносишь газеты на Малой Норрегатан? – спросил Валландер.
Стефанссон тут же сообразил, к чему он клонит.
– Ты имеешь в виду это убийство полицейского?
– Да.
– Есть у нас тетушка по имени Сельма. Старейший почтальон в Истаде. Она работает с 1949 года. Сколько это будет? Сорок девять лет?
– Сельма – а дальше?
– Нюландер.
Стефанссон протянул ему газету:
– Тут о тебе написано.
– Брось в щель. – Валландер отвел его руку. – Я все равно не успею прочитать до вечера.
Он бы совершенно спокойно успел дойти до полиции пешком, но, секунду поколебавшись, двинулся к машине. Начало новой жизни подождет еще денек.
На стоянку одновременно с ним подъехала Анн-Бритт Хёглунд.
– Почту Сведбергу приносит Сельма Нюландер, – сказал он, – но ты, наверное, ее уже разыскала.
– Она из тех немногих чудаков, у кого нет домашнего телефона.
