— Дура ты!
Это я должна была закатывать истерики, а не Агата. Успокоилась она только после здоровенной стопки коньяка, да и то не сразу. Коньяк вытеснил из моего дома все спиртное. Стефан уволок весь остальной алкоголь, старательно следя, чтобы ни капельки больше в доме не появилось, а вот коньяк остался. Должно быть, потому, что в моих похождениях фигурировали пиво, водка и шампанское. Коньяком меня поили исключительно состоятельные уголовники.
— Я их выведу на чистую воду, — пообещала Агата свирепо. — Меня в Варшаве давно не было, никто не вспомнит, что нас с тобой связывает. Разве что старые знакомые… А они как?
— С прохладцей, — ответила я, правильно поняв её вопрос. — У них в голове не умещается, что моя профессия так на меня повлияла. Кое-кто догадывается, что тут форменная травля, и сочувствует, даже желает помочь, но как тут поможешь? День и ночь глаз с меня не спускать? Ходить за мной как привязанные? Все работают, времени нет.
— А вот у меня пока есть и время, и деньги. У меня в Канаде были частные ясли, это же золотая жила! А ещё у меня есть идея. Не знаешь, где и когда ты должна устроить очередной скандал?
— Понятия не имею. Увы, я обо всем узнаю постфактум.
— Погоди, нельзя так сразу лапки кверху. Это же можно вычислить. Есть ведь какие-нибудь закономерности?
— Есть, — мрачно подтвердила я. — Прежде всего — время. Всякий раз, когда меня никто не видит. И я сразу скажу, что уже пробовала этому противодействовать. Здесь, дома.
Агата очень заинтересовалась. Она перестала нервно бегать по комнате, согласилась перейти в кухню и спокойно там сесть. Романтическим порывам кухня не соответствовала, но серьёзные разговоры в ней вести очень даже можно.
— Что ты пробовала? Лучше расскажи все по очереди. Где вообще Стефан?
— Понятия не имею. Он мне о своих делах не докладывает.
Я принялась заваривать чай, потому что коньяк коньяком, а от разговоров у нас наверняка в горле пересохнет.
— Он вообще не приходит? — сурово спросила Агата.
— Кто сказал? Приходит, почему нет, иногда даже раньше меня. Что-нибудь делает, занимается детьми, пока они не помоются и не лягут. Благодаря чему они в последнее время рано ложатся. Потом он покидает зачумлённую квартиру и отправляется в синие дали.
— И что?
— И ничего. Иногда возвращается после полуночи, иногда вообще не возвращается. Мне это больше напоминает визиты в гардеробную. Надо сменить костюм или ещё что-нибудь в этом роде.
— Вы друг с другом разговариваете?
— Редко, мало, очень вежливо и только на конкретные темы.
— Что за конкретные темы?
— Вежливая просьба, чтобы я сушила зонтик в ванной в раскрытом виде, а не вешала мокрый на вешалку в прихожей…
— Ты что, действительно вешаешь мокрый зонтик в прихожей? — поразилась Агата.
Я тяжело вздохнула и залила заварку кипятком.
— Один раз такое случилось. Обе руки были заняты — накупила замороженных овощей и нужно было переложить их в холодильник. На секунду повесила зонтик и забыла. Или оставляет мне деловое сообщение, что у нас кончился майонез и надо купить. Или что у Агатки колготки на коленках протёрлись и он их выбросил. Или спрашивает, куда девался журнал, который два дня назад лежал на письменном столе.
— Вообще-то довольно бесконфликтно, — похвалила Агата. — Хотя в этом явно усматривается зарево мировой войны. Ну хорошо, понимаю…
— Нет, — мрачно перебила я, — ничего ты не понимаешь.
Агата вопросительно смотрела на меня.
— Мне просто трудно об этом говорить, — нехотя призналась я. — Может, пока не станем?
— Хоть намекни…
— Ну ладно. Дети. Меня от них старательно изолируют, и пока не спрашивай ни о чем.
Недаром мы с ней дружили со времён куличиков в песочнице и пронесли нашу дружбу через все школы и институты (Агата поступила на исторический, я — в юридический).
Спрашивать она не стала.
— Вернёмся к нашим баранам. Есть идея… даже две, потому что мне в этой истории мерещится двойное дно. Для своих выходок ты упорно выбираешь вторую половину дня и вечер, правильно?
— Да. Так мне рассказывали.
— Что-то в этом есть. Некая странность. Почему не ночью?
Я повторила ей то, что уже говорила Яцусю.
По ночам моим главным свидетелем был муж, никто не внушил бы ему, что он не заметил отсутствия жены, которая спит у него под боком. Ночи для моих преследователей не годились.
— Уже одного этого хватит, чтобы сообразить: гадости подстроены! — сердито воскликнула Агата. — Или Стефан впал в полный маразм, или твои выкрутасы были ему страшно на руку, и он хотел в них поверить. За всем этим скрывается какая-то баба, голову даю на отсечение!
Я пожала плечами, потому что теперь мне было плевать на любую бабу. Хоть бы и целый гарем, я для Стефана уже сошла со сцены. А колючий кактус у меня в сердце — это моё дело, с этим я сама как-нибудь справлюсь. Я всегда хотела быть полноценной личностью, а не половиной бесхребетной, не беспомощным плющом, обвившимся вокруг могучего дуба. Ну вот и отлично, отныне я буду полноценной личностью!
В результате Агата мне свои соображения не высказала, но решительно занялась моими делами. Я тоже была занята — искала работу. Органы правосудия сразу отпадали, уволенный прокурор там ни к чему. Я решила использовать накопленные за последние восемь лет практические знания и занялась публицистикой, стала писать фельетоны и статьи на криминальные темы.
Пресса охотно за меня ухватилась, потому что неожиданно я оказалась очень даже модным персонажем. Падший ангел или падший прокурор — это поинтереснее, чем, например, раскаявшийся дьявол. Порок и разврат притягивают всех, пусть некоторые в этом и не признаются. Насчёт штатной должности пока речи не было, но в качестве свободного художника я шла нарасхват, а действительность доставляла мне обильную пищу для творчества.
На судебном заседании выяснилось, что муж отобрал у меня детей.
Кондрашка меня не хватил, и я как-то владела собой, поскольку в глубине души ждала чего-то подобного. В качестве единственного свидетеля выступила пани Ядзя, которая со слезами на глазах и в безнадёжной печали сказала истинную правду. Что как минимум год, а то и дольше, детьми в основном занимается отец, а не мать, отца они любят больше всего на свете, а к матери относятся как-то не очень, хозяин дома весьма заботливый, а хозяйка — рассеянная и вечно занятая, но факт остаётся фактом: детишки могут сами одеться, умыться, поиграть, поесть и убрать за собой. Потому что им приходится так жить.
А это ведь малые дети, им забота нужна…
Мне захотелось спросить пани Ядзю, видела ли она меня когда-нибудь пьяной, но я тут же отказалась от своего намерения, вспомнив, что, во-первых, в последнее время Ядзя видела меня неслыханно редко, дай бог раз в месяц, а во-вторых, о моих пьяных и скандальных выходках ей попросту нечего сказать. Её при этом не было, и сплетен домой она не приносила.
Мои достойные осуждения деяния адвокат истца описал довольно тактично, слегка подчеркнув только факт увольнения со службы. Себе я адвоката не нанимала, снова преуменьшив размеры проблемы. Но, с другой стороны, пришлось бы развернуть следствие, которое вот уже два года не давало никакого результата, и доказывать, что я не верблюд. И куда это годится? Я только энергично протестовала. Напомнила, какую должность занимала, обратила внимание на общую ситуацию в стране, на отношения между преступниками и прокуратурой, говорила, что меня оклеветали, потому что я не хотела поддаваться мафиозному нажиму. Теперь, когда я ушла с работы, наверняка окажется, что я благородное создание.
Мне никто, естественно, не поверил, хотя довольно вежливо выслушали.
