— И оба прикрыты этими… как они… защитной плёнкой, а раньше не были, — упрямо заявил болеславский комендант.
— Наверное, автоматически я позаботилась и о втором, — гнула я свою линию, но тут мне надоело лгать, и я решила признаться. — Нет, скажу правду, так и быть. Второй блочек мой. Я привезла его затем, чтобы показать панам полицейским, как следует правильно хранить марки, а пан прокурор любезно выдрал из моих рук мою же собственность. Теперь мне придётся снова приезжать, чтобы получить свою марку?
— Как желаете. Можно не специально, а как-нибудь при случае. Нам ещё надо протокол составить.
Мне пришлось примириться и с протоколом, и с каким-нибудь удобным случаем. Мы с Янушем обменялись унылыми взглядами.
И тут в дверь позвонила, как я и догадалась, Гражинка. Похоже, она побила какой-нибудь автомобильный рекорд на трассе между нашими домами.
— Вот и чудненько, — сказала я, открывая ей дверь. — Не придётся повторять два раза. Не знаю, что говорили Янушу, так что пускай он начинает.
Гражинка не возражала, с нетерпением ждала новостей все равно от кого из нас. С тихим стоном она опустилась в кресло и вся превратилась во внимание, а Януш тут же забыл о необходимости соблюдать служебную тайну.
— С полицией Патрик связался по сотовому, так что не удалось установить, откуда звонил, — начал Януш. — Он сказал, что принялся разыскивать Кубу после того, как убедился, что все подозрения сконцентрировались на нем, Патрике. Он не мальчик, прекрасно знает, как следственные власти относятся к таким подозреваемым, как он. Посадят за решётку и станут радоваться, что нашли убийцу. А этот мерзавец, так Патрик выразился о Кубе, будет радоваться, что подставил его. А проживает он, мерзавец Куба, то есть Ксаверий Зубило, на Концертовой улице в однокомнатной квартире Ежи Стемпняка. Так вот, когда полиция Кубу схватит, он сам, Патрик, явится добровольно. Но не раньше.
— А если полиция не схватит? — осторожно поинтересовалась я.
— Он не сказал, что будет тогда. Сказал лишь, что из двух зол предпочитает, чтобы его схватили в Варшаве, а не в Болеславце, потому что в Болеславце нет смысла.
— Знаешь, а ведь он прав. А что с Кристиной Возняк? Ты сказал, она заговорила…
— Заговорила.
— О Патрике? — убитым голосом спросила Гражинка.
— Нет, о Кубусе. Все на него валит. Очень трудно понять истинную суть этого человека, говорит Кристина, ей самой понадобилось не меньше года общения с этим негодяем, обманщиком, пнём бесчувственным, лишённым абсолютно даже капли совести, готовым выдрать последний кусок хлеба у голодного ребёнка. Это так она заявила. Но зато, как только у него заведутся денежки, он разбрасывает их с таким форсом, что глаза на лоб лезут. Это тоже её выражение. Только последний дурак может ему довериться, но, как известно, у нас нет недостатка в последних дураках. И к тому же он трус…
— Но хоть какие-то положительные качества у него имеются? — вырвалось у меня. — Иначе не стала бы эта пани Возняк столько времени водиться с негодяем и трусом.
— О, достоинств у него множество. Как выяснилось из рассказа Возняк, когда живёшь с ним — нет никаких проблем, все их решает Кубусь. Жить с ним легко и весело, все хлопоты он берет на себя. И так далее. Она назвала полиции несколько фамилий и адресов их общих знакомых, что оказалось чрезвычайно ценным, ибо у Гжеся на Саской Кэмпе Кубы не оказалось.
— Так где же он, черт побери? — не могла скрыть я своего раздражения.
— Ищут, ищут и одновременно пытаются обнаружить отпечатки его рук и ног.
— Разве у Стемпняка на Концертовой нельзя было их найти? — въедливо допытывалась я.
— Пока прокурор ещё не выдал ордер на обыск. Прокурор тоже человек, в это время он ещё не работает. А кроме того, Патрик вызвал в Болеславце целый переполох, все подозреваемые дружно принялись тут же менять показания.
Оказалось, о Кубе они знали больше, чем сказали, просто не хотели признаваться. До сих пор почему-то при упоминании Кубы у них намертво закрываются рты и молчат они как рыбы, словно чего-то боятся. Или планируют небольшой шантажик.
— Делать им нечего, этим стражам порядка, — рассердилась я. — Цацкаются с преступниками как с тухлыми яйцами. Тоже мне, нашлись блюстители закона, и на шаг боятся преступить его, когда дело этого требует. Эти глины, скажу я тебе, могут взять первого попавшегося взломщика и с его профессиональной помощью запросто войти в квартиру на Концертовой и без ордера… Вот тебе и руки и ноги.
— Умно рассудила! — рассмеялся Януш. — А потом на суде признаются. Так? Какое же это доказательство, если оно добыто незаконным путём?
Но я уже переключилась на другое.
— Погоди, шантажик, говоришь… А, это не ты говорил, но все равно… Слушай, а я догадалась, почему Кубу так долго не могут отыскать. Он не дастся им до тех пор, пока сам не сможет пошантажировать Патрика. Да, да, именно к этому он и стремится, а Патрик скрывается, вот глины и не могут никого из них найти.
— Очень возможно, — согласился со мной Януш. — А как Патрик? Он позволит себя шантажировать?
Мы одновременно взглянули на Гражинку.
Она сидела окаменевшая, словно памятник безутешной печали. Похоже, до сих пор мы говорили лишь очень неприятные для неё вещи.
Пошевелившись, девушка тихонько промолвила:
— Нет, не позволит. Скорее убьёт шантажиста.
— Ну так этот Кубусь себе мягко стелет… — начал было Януш, но я не дала ему закончить.
— Погодите, тут только что какой-то тип позвонил. Может, это Патрик? Что-то говорили обо мне и сделали из меня кладбищенскую гиену, вроде я должна беречь наследство, а я, может быть, теперь вожу в своей машине бомбу?
Гражинка вздрогнула, а Януш явно встревожился.
— Ты ничего ни о гиене, ни о бомбе не говорила.
— Не успела. Сегодня все утро мы с тобой только и делаем, что беспрестанно говорим по телефонам, так у меня и из головы вылетело. Сразу после Гражинки кто-то позвонил, и незнакомый мужской голос сообщил, что в моей машине имеется что-то чужое, не моё, а мне нельзя к этому прикасаться. Холера! Так что же, сапёров вызывать? Я сама ни за что в машину не полезу!
Януш сорвался с дивана.
— И она молчит! Вряд ли бомба, но посмотреть на это необходимо! Где ключи? Немедленно идём к машине!
Разбежался! У меня не было ни малейшей охоты без особой потребности пользоваться своей ненавистной лестницей, за долгие годы проживания на пятом этаже она сидела у меня в печёнках. Если что-то там лежало в моей машине, пусть ещё полежит, никуда не сбежит, и завтра успеем наглядеться. А сегодня я вообще не собиралась выезжать. Бомба? Ну и что? Если её не трогать… И вообще по поводу своей машины я никогда особенно не переживала. Помню, раз мне позвонил некий тип с сообщением, что разбил мою машину, по всем правилам припаркованную в положенном месте. Должно быть, глины его заставили звонить, не иначе. Очень вежливо говорил, извинялся, имя-фамилию и адрес сообщил. Дело было в воскресенье, в мои планы не входило выезжать, я и не тронулась с места из тех соображений, что от моего взгляда на неё машина не исправится сама по себе, а мастерские по воскресеньям не работают.
Это было ещё в прежние времена. Теперь я просто позвонила бы в автосервис по срочному номеру, и мне все отремонтировали бы в лучшем виде. Но в те времена такого сервиса ещё не было, так что машина стояла и дожидалась своего часа.
Вот и теперь я не двинулась с места.
— А какой смысл? Он сказал — не смотреть, так что пользы не вижу, нельзя не только разворачивать, но даже и трогать. Пускай себе полежит спокойно.
— Нет, ты серьёзно?
