на Жолибоже, и надо было выехать пораньше, а его все не было и не было. Платье пани Владухна надела исключительной красоты, такого шикарного зеленого цвета, что все бабы должны были позеленеть от зависти, сидела она так, вся из себя, и ждала, и чуть головой об стенку не билась от злости. В конце концов побежала к нему, его, мерзавца, не было дома, мальчонка, соседский сынишка, сказал, что пан Райчик уже два часа как ушёл, направился в сторону озера, вроде бы на прогулку. Детям все известно. Пани Владухна пошла бы за ним, чтобы найти его и кудри ему как следует потрепать, да туфли на ней тоже новые были, безумно элегантные, по лесу в них жалко было бегать, к тому же они немножко жали, вот она и вернулась домой. А этот подлец, царствие ему небесное, явился только в пять минут восьмого. Умаслил он её как-то, чего-чего, а это он умел, и они поехали на Жолибож.
— И наверняка наврал с три короба, почему его так долго не было, а вы и не стали правду выяснять, — посочувствовал Тиран.
— Ну нет, со мной такие номера не проходят, — возразила пани Владухна, подставляя пустую рюмку. — Я из него все вытянула. Встретиться он должен был с кем-то, дельце обделать, и не какое-нибудь там, а очень деликатное. Ему повезло, оказался в прибыли, я сразу поняла, что он при деньгах. Простила его, к тому же он мне браслет купил. Вот теперь память о нем осталась…
На её пухлой ручке действительно поблёскивало золото. Тиран понял намёк и поцеловал ручку, которой пани Владухна кокетливо помахивала, мысленно готовя себя к следующим, более мучительным жертвам, после чего перевёл разговор на соседского мальчонку, заметив, до чего же настырными бывают дети. Он сказал первое, что пришло в голову, но тема оказалась близка пани Владухне, и фамилия, имя и адрес мальчонки буквально слетели у неё с языка.
— Сколько мне пришлось вытерпеть, словами не передать, — признался Тиран позже Янушу с глазу на глаз, ибо даже полицейским надо освобождаться от отрицательных эмоций, не то у них всех поголовно будет язва желудка. — Подумать только, как глупо мы повели следствие. Доминика из-за тех крестин оставили в покое, а на Райчика вообще не вышли. Ни мотива, ни следов, в результате занялись поисками клиента убитой проститутки, потому что единственное, что можно было предположить, — это грабёж. Вроде бы она в тот день неплохо заработала, товарки подтвердили. Читаю сейчас то дело, и мне прямо-таки дурно становится, сам посуди, на каждой странице про её великую любовь упоминается. Любила она этого Доминика больше жизни, для него зарабатывала, а он ничего от неё не хотел, денег не брал, она его умолять должна была, чтобы хоть что-нибудь взял, словно из милости.
— Должно быть, он был в стельку пьян, когда ей проболтался, — предположил Януш.
— А может, и нет. Возможно, ему было приятно играть роль божества и он не удержался, чтобы не похвастаться. Знаешь, как это бывает…
Подумав немного, Януш согласился с Тираном.
— Не исключено. Похоже, он ею помыкал и не упустил случая подчеркнуть разницу между ними: она подзаборная, а он движется к процветанию. Однако совсем её не бросил, наверное, любил худых и рыжих.
— Наверное. С соседским мальчонкой мы тоже побеседовали. Сейчас ему пятнадцать, смышлёный паршивец, польстили его самолюбию, и он расстарался. Полтора года назад с ним никто не разговаривал. Он действительно видел, как Райчик удалялся в сторону озера, и пани Владзя, личность там всем известная, позже о нем спрашивала, она прямо кипела от злости, ужасно смешно на неё было смотреть, вот он и запомнил. Улики значительные, хотя удовлетворение мы получим исключительно моральное. Однако дело можно считать законченным. Сколько оно у меня сил отняло. Как поймаем Доминика, закроем его окончательно.
— Значит, ты теперь уверен, что именно Доминик нам нужен?
— Не сомневаюсь… Но другие варианты тоже допускаю. Барышни эти с их приятелями очень меня тревожат, не хотел бы я совсем упускать их из поля зрения.
Януш был полностью с ним согласен.
— Я все больше убеждаюсь, что тут кроется что-то ещё, интуиция подсказывает. Я бы не ограничивался Домиником, другими тоже бы следовало заняться. На мою Иоанну можешь не тратить время. Я знаю, когда она что-то скрывает. Сейчас — нет, а если и скрывает, то все равно сама скоро расскажет. Но вот Казя… Эх, побеседовал бы я с её парнем! Не знаю зачем, так, на всякий случай.
— Я бы тоже побеседовал. Послать Геню?…
— И приставь к ней человека. Я понимаю, трудно, людей не хватает, но пусть хотя бы время от времени за ней приглядывает. Если парень существует, он должен объявиться.
— Постой, — оживился Тиран, осенённый новой идеей. — Отдам-ка я ей тёткину квартиру. Грязь там несусветная, ей придётся убирать, ремонтировать и прочее, в таком хлеву жить не станет. Пусть меня повесят, если парень ей не станет помогать. Если он не придёт, значит, либо он сволочь, либо отношения несерьёзные и никакого парня вовсе нет. Понимаешь, что я хочу сказать?…
В этот момент их доверительная беседа была прервана моим появлением. Я вернулась с ипподрома, как всегда, страшно голодная, обнаружила, что в доме из еды только одно яйцо, макароны, полпачки масла и соль. Конечно, из этих продуктов тоже можно было что-нибудь приготовить, но даже в приготовленном виде такая пища не пробудила бы у меня энтузиазма, посему я потащилась к Янушу. При виде Тирана я страшно обрадовалась, мне давно хотелось понаблюдать за ним в нерабочей обстановке. Однако радость и наблюдения длились недолго, поскольку Тиран быстро ушёл. Видимо, счёл неофициальные контакты с подозреваемой предосудительными…
Пооткрывала все окна. Пусть на улице осень, пусть замёрзну, но пусть здесь перестанет вонять. Из трех рам пришлось выдирать гвозди, которыми она их давным-давно забила, но скобы были в порядке, возможно, благодаря тому, что нагрузки они почти не испытывали. Для спешки не было причин, времени у меня достаточно, пани Яребская возвращается лишь через три месяца.
Натянула свитер, села за стол и ничего не делала, просто сидела и вспоминала. Я не чувствовала ни капли жалости, только безграничное облегчение. Я с самого начала пообещала себе отнести цветы на могилу Райчика, когда такая могила появится.
Ещё неделю назад меня мучили кошмары. В перспективе я должна была возвратиться сюда, страшно скоро, всего через три месяца. Возвратиться в тюрьму. Я уже давно задумывалась, не уехать ли за границу, куда-нибудь очень далеко, в Австралию например. Поначалу это было лишь мимолётным желанием, но потом я стала задумываться всерьёз. Профессия у меня уже есть, иностранный язык знаю, я везде устроюсь. Удерживал меня здесь Бартек и ещё что-то, то ли какая-то дурацкая порядочность, то ли не менее идиотский трепет перед законом. Она меня вырастила, практически была моей опекуншей, а закон обязывает заботиться о пожилых родственниках, а также об опекунах. Значит, мне предстояло о ней заботиться! Волосы у меня на голове дыбом вставали, мне делалось дурно, я старалась об этом не думать, но все равно невольно возвращалась к этой мысли. Она на меня давила, душила, как облако пыли: налетит, окутает тебя, и не дохнуть, ни рта раскрыть. Опекать её, Боже праведный!…
Она притворялась, что становится немощной. Волочила ноги, держалась за мебель, требовала помогать ей вставать с кресла, сгибалась под тяжестью буханки хлеба. Делать для неё покупки уже давно стало моей обязанностью. Но я отлично видела её притворство и была уверена, что, когда никто не видит, она прекрасно передвигается. Однако она хотела связать меня по рукам и ногам, приучить к постоянной опеке за бедной старухой, она ещё больше растолстела и требовала, чтобы её обслуживали. Мне пришлось бы сюда вернуться, следить за домом, убирать, готовить, подносить ей все на блюдечке, не имея ни минуты отдыха, водить из комнаты в комнату, помогать одеваться, быть ей нянькой… И всегда находиться рядом, чтобы она могла смотреть на меня этим жутким взглядом василиска… Я с детства брезгала до неё дотрагиваться, сама мысль была невыносима, а от этого пристального взгляда у меня все внутри переворачивалось. И весь этот ужас должен был начаться уже через три месяца и продолжаться бесконечно. Она ничем не болела, несмотря на ожирение, капризничала, притворялась страшно слабой, чтобы сильнее досадить мне. Он могла прожить ещё лет пятнадцать, а может, и больше… Пятнадцать лет каторги.
И снова вернулось бы все то, что было раньше, моя прежняя жизнь. Проверки, конфискация моих вещей, её непрерывное присутствие, преследующие меня злые глаза, сопящее дыхание над ухом, ночные шорохи и шарканья, скандалы, выговоры, издевательства, укоры, и, возможно, она снова стала бы портить мою одежду, как когда-то…
