Отбивные и в самом деле удались, думаю, по чистой случайности, я сама не понимала, как они получились такими вкусными. Многие годы я пыталась достичь совершенства, с которым столкнулась в ранней молодости, и ни разу ещё мне это не удавалось. Одна дама держала закусочную в Катовицах, где я некоторое время жила, все ходили к ней обедать, в том числе моя тётка и я с ней, и таких свиных отбивных я больше в жизни никогда не пробовала. Я не смогла их забыть, пускалась на всякие хитрости, чтобы хотя бы приблизиться к заветной вершине, но куда мне было до той дамы! На этот раз я действительно сделала шаг вперёд, Бог знает зачем, и Геня по достоинству оценил блюдо.
В связи с отбивными в голове пронеслись различные кулинарные воспоминания.
— Капуста, — невольно вырвалось у меня.
— Какая капуста? — тут же заинтересовался Геня.
— Кухарка в лагере готовила капусту, семнадцать лет мне тогда было, и до сих пор помню. Молодую. В котле. Амброзия это была, а не капуста, все рвались посуду мыть, потому что тот, кто мыл, имел право вылизать котёл. Ни разу мне не удалось приготовить что-нибудь подобное.
— О черт, жалко…
Януш посмотрел на нас как на безнадёжных недоумков.
— Ты правда ешь только раз в день? — спросил он Геню.
— А как же? Что мне есть и когда? Вот, только вечером и перекусываю, сколько же человек может выдержать без еды…
— Сорок дней вроде бы, — вставила я.
— Однако на десятый день он уже не совсем хорошо себя чувствует, так мне кажется. Наверное, я не очень выносливый, потому что уже через двое суток у меня голова кругом вдет, вместо следствия думаю исключительно о котлетах, перед глазами жареный гусь стоит и огромная груда макарон с яйцами…
— Вчера ты ел, сегодня опять ешь, как мы изволим видеть. Двое суток минут послезавтра. Может, мы все-таки вернёмся к Доминику?
— Дрянь по сравнению с этими отбивными, — решительно произнёс Геня.
Не совсем понятно было, что он имел в виду, потому что, несмотря на общий маразм, преступников у нас все-таки к столу не подавали. Отбивные остывали медленно, ко второй Геня приступил уже не с такой жадностью и мог вернуться к основной теме.
— Яцек говорит, что в сумке были не только бабки, но и какие-то бумаги. Пачка, обвязанная шнурком. Они столько лет пролежали, что отпечатались на коже. Невооружённым глазом, конечно, не видно, но у Яцека в голове радар. Не газеты. Говорит, что скорее всего корреспонденция, письма. Честно сказать, из-за этих бумаг мы и обыскали квартиру дамочки, но ничего похожего не нашли.
— Выбросил, паразит, — огорчился Януш. — Проверил содержимое сумки, бумажки ему ни к чему, вот и выкинул где-нибудь по дороге, может быть, даже прямо в Константине.
— Нет, в Константине он добычу не разглядывал, — возразила я, — труп после себя оставил, у него земля горела под ногами, надо было немедленно смываться, некогда ему было с сумкой возиться. Заглянул он в неё, только когда оказался в безопасном месте.
— Ещё бы знать, где он нашёл это безопасное место, и я бы уже визжал от счастья, — буркнул Геня. — Ни в одном притоне его не было…
— А может, на Вилловой? — вдруг озарило Януша. — Ключи или отмычки у него были, знал, что квартира пустая стоит…
Геня некоторое время смотрел на Януша, а потом выскочил из-за стола.
— Где эта Казя? — взревел он и принялся набирать номер.
Дома её не было, трубку она сняла на Вилловой. Януш включил звукоусилитель.
— Нет, — ответила она на вопрос Гени, — печатей на дверях не было, то есть они были сорваны. Я подумала, что это вы их сорвали, поскольку отдали мне ключи, в квартиру можно было войти…
Геня выругался себе под нос и спросил о бумагах. Казя снова ответила отрицательно.
— Никакой пачки бумаг не находила, но я все ещё в кухне вожусь. Выбросила много всякой дряни, но не бумажной. В одном ящике я нашла кучу использованных трамвайных и автобусных билетов, не стала их выкидывать, мне пришло в голову, что они представляют историческую ценность, их можно продать…
— Очень разумная девушка, — похвалила я шёпотом.
Геня суровым тоном запретил ей всяческие поиски. Казя воспротивилась изо всех сил.
— Если речь идёт о приватных бумагах, письмах например, то я не согласна. Хочу найти их сама. Ничего не утаю, скажу, что нашла, и покажу, но они могут принадлежать моей семье! Господи, будет мне позволено наконец иметь собственную семью, хотя бы в прошлом! Неужто я никогда не буду жить как нормальный человек?!
Голос её звучал так отчаянно, что Геня несколько растерялся, тем более что Януш делал ему какие-то знаки.
— Ну ладно, — неуверенно согласился он. — Но ни в коем случае не выбрасывайте ничего бумажного.
— Даже старые магазинные обёртки? — расстроенно спросила Казя.
— Обёртки можно, но если на них ничего не написано, разве что цена…
— Да успокойся ты, зачем людям лишнюю работу задавать, — выговорил ему Януш, когда он положил трубку. — Насколько мне известно, Доминика вы поймали, хотя мы ещё не добрались до этого выдающегося события. В конце концов он расколется, скажет, где оставил бумаги, может, вообще никакого обыска не потребуется.
— Вот именно, — поддержала я Януша. — На десерт у нас мороженое. И услышу я наконец о поимке этого паршивца?!
Паршивец, как рассказал Геня, сбежав от возлюбленной, направился прямёхонько туда, где его уже ждали, а именно в домик для рабочих на заброшенной стройке. Он недооценил силу чувств брошенной блондинки и не подумал, что кто-нибудь может знать о загородном убежище. Приехал просто на автобусе.
Было ещё светло, едва перевалило за полдень. Из двух поставленных там людей один с коротковолновкой в руке дежурил на четвёртом этаже недостроенного страшилища, другой притворялся гуляющим в близлежащем лесочке, радиотелефон он спрятал за пазухой. Перекладывая с места на место щепки и ветки, он сооружал нечто вроде огородного пугала. С четвёртого этажа открывался широкий обзор всей округи, правда, наверх пришлось забираться по столбам, нормальная лестница вела только до второго этажа. Окна были забиты неровными досками, между ними зияли щели, посему отрывание по одной с каждого окна для улучшения видимости не внесло диссонанса в облик виллы.
Благодаря такой ситуации наблюдатель сверху увидел Доминика первым. В общем, он не сразу понял, что это Доминик, из автобуса вышло несколько человек, а лиц издалека было не разглядеть, даже в бинокль. Наблюдатель глаз не спускал с вновь прибывших, собственно, для этой цели его там и поставили, другой работы у него не было, на всякий случай он предупредил товарища внизу, что кто-то идёт. Доминик свернул на тропинку между двумя домами, прошёл рядом с мужчиной, собиравшим щепки. Тот даже не взглянул на него, он стоял, уставясь на свой хворост, и обескураженно чесал в затылке. Доминик замедлил шаг перед калиткой, словно намереваясь войти на соседний участок, однако не вошёл туда, но вдруг исчез за кустами, чем весьма заинтриговал верхнего наблюдателя. Кусты — не канадская чаща, площадь занимали небольшую. Довольно скоро Доминик вынырнул из них на другой стороне и поспешил к лесу, а наблюдатель сверху следил за каждым его шагом. Наблюдатель снизу перестал чесать в затылке, утратил всякий интерес к хворосту и прокрался поближе к домику для рабочих. И поступил совершенно правильно: преследуемая дичь вышла на охотников с противоположной стороны, ловко пробравшись под забором, где была выкопана яма, поросшая травой.
Наблюдатель сверху вовсю использовал коротковолновку с того самого момента, когда преступник исчез в кустах. Его коллега внизу сидел неподвижно, укрывшись за растительностью. Помощь выехала немедленно. Наблюдатель сверху все ещё торчал на четвёртом этаже, лишь перейдя к другому окну. Ему было отлично видно, как Доминик отворил дверь домика для рабочих и вошёл внутрь. Там он и остался. Наблюдатель сверху решил рискнуть и спустился вниз, по дороге предостерегая коллег, чтобы ни в коем случае не включали сирену. Преступник услышит, а лесной массив близко, потом на его поиски придётся полк вызывать.
