– Ну, как на свободе? Не скучновато?
– Поэт Алексей Марков, никогда нигде не служивший, говорит: самый несвободный человек – это свободный человек.
– Марков скажет. Горазд на хлесткое словечко.
Хозяин кабинета помолчал, тронул для порядка бумаги. Неожиданно сказал:
– Вы в Литературном институте учились, наверное, знаете многих литераторов?
– Не сказал бы, что многих, но кое-кого…
– Мы сейчас новое издательство создаем – «Современник». Важно подобрать туда серьезных людей. Вот… Юрий Панкратов. На курсе с Фирсовым учился, вы должны знать его.
– Давно мы учились, люди меняются. Раньше его «Литературка» до небес возносила, потом бросила. Чем-то не потрафил.
– Когда поднимали его, во времена Кочетова?
– Да нет, уж при Чаковском.
– Чем же он не угодил Чаковскому?
– Панкратов Пастернаку молился, на даче у него дневал и ночевал – тогда его поднимали, а тут вдруг бросил учителя, разошелся с ним. Ну, тут его и кинули в колодец. Ни слова доброго о нем.
– Да, похоже на то. Он, говорят, поначалу все черным цветом мазал.
– Было такое. Вот как он Россию в то время представлял:
– Вот, вот… Такой-то Чаковскому подходил.
Говорит басовитым, нутряным голосом. В глаза собеседнику долго не смотрит. Я во время своей корреспондентской службы вырабатывал способность смотреть в глаза собеседнику. Ценил и завидовал тем, кто способностью этой обладает в высокой степени. Свиридов долго в глаза не смотрел и в одной позе не сидел – то отклонится в угол кресла, то подвинется к столу. Однако говорил умно и дело свое, видимо, знал хорошо.
– Ну, так как – станете рекомендовать его в новое издательство на редакцию поэзии?
– С ходу так – не могу. Если позволите, спрошу у верных людей, тогда и вам доложу.
– Да, да, я вас попрошу об этом. И вот еще – Валентин Сорокин. Этот нас особенно интересует.
– Сорокина я знал еще по Челябинску,- тогда он на металлургическом заводе работал машинистом подъемного крана.
– Крановщиком?… Не металлургом?
– В мартеновском цехе крановщик – тоже будто бы металлург.
– Именно: будто бы – буркнул Свиридов, видимо, недовольный теми, кто неточно ему доложил.- Я вот тоже… артиллеристом мог бы назваться, а я был химиком в дивизионе «катюш».
Свиридов после нашей продолжительной и вполне доверительной беседы предложил мне зайти к Карелину.
– Побеседуйте еще с ним,- сказал Николай Васильевич.
Со второго этажа я спустился на первый. Здесь, в конце правого крыла здания, располагался издательский главк – Рос-издат. В небольшом кабинете сидел главный редактор всех издательств России Петр Александрович Карелин или ПАК,- так его сокращенно называли в Комитете.
Петр Александрович, завидев меня, не удивился – видимо, Свиридов его предупредил. Только сказал:
– И тебя скушали в «Известиях»?…
– И да и нет. Сам ушел, но, конечно, припекло.
– Понимаю,- крепко пожимал мне руку Петр Александрович.- Я с ними всю жизнь работаю, заметил: у них, как в атомной физике,- критическая масса есть. Как только количество евреев в редакции достигло критической массы – тогда беги. Русскому там делать нечего.
– А сколько же это – критическая масса?
– Тридцать процентов. Они при этом числе быстренько занимают все ключевые позиции, настраивают свои дела, и если ты соглашаешься плясать под их дудочку, тогда еще подержат немного, а не то сам уйдешь. Тошно станет.
Петр Александрович меня знал еще с Литературного института. Он тогда в «Литературной газете» с В. Кочетовым работал и был вторым человеком в редакции – ответственным секретарем. В то время Кочетов был популярным писателем, мы все знали его роман «Журбины»; с Карелиным они работали еще в Ленинграде, в дни блокады, во фронтовой газете «На страже Родины». Мы приходили к Карелину – он любезно принимал нас и, если нам удавалось написать что-нибудь дельное, печатал.
Потом вместе с Кочетовым они перешли в журнал «Октябрь» – Карелин и там играл первую скрипку. Но у Кочетова жена была еврейка, она все время поставляла мужу кадры. Эти-то «кадры» ссорили фронтовых друзей, и наконец та самая «критическая масса», о которой говорил Карелин, вытолкнула его и из «Октября».
Нам вместе привелось работать в «Известиях». Он был заместителем редактора по разделу литературы и искусства, заказывал мне статьи, охотно их печатал. Мне нравился этот высокий интеллигентный человек с легким и веселым характером – он много знал и умел о любом пустячном случае забавно рассказывать.
Посылая меня в Комитет, Фирсов сказал:
– Там Карелин… Имей в виду, это первый у Свиридова человек.
Узнав, что я на свободе, Карелин без дальних предисловий предложил мне должность своего заместителя. При этом сказал:
– Я скоро пойду на пенсию. Вот мне достойная замена.
И рассказал: Комитет только что получил решение правительства о создании нового мощного издательства «Современник». В нем будет печататься в основном художественная литература – проза и поэзия. И будет небольшая редакция критико-публицистической литературы. Строго определена пропорция регионов и столицы: 80 процентов – книги писателей российской периферии, 20 процентов – москвичей. В год будет издаваться 350 книг. Почти каждый день – книга.
Свиридов поручил мне подобрать редакторский состав. Строго наказал: «Ни одного еврея!» Условились, что я свое решение сообщу на днях по телефону.
Первый день работы в Комитете напомнил мне тракторный завод в Сталинграде, где двенадцатилетним мальчиком начал я трудовой путь. Принимали с четырнадцати лет,- пришлось прибавить себе два года. Учился я на токаря, но скоро мастер подвел меня к строгальному станку, показал, как на нем работать, и велел отстрогать планку. На другой день мне уже пришлось работать на двух станках – токарном и строгальном, а очень скоро заболел рабочий, и меня тут же научили долбить фаски, канавки на станке долбежном. Прошло три-четыре месяца, мастер попросил меня остаться во вторую смену. Так четырнадцать часов я беспрерывно переходил от станка к станку – долбил, строгал, точил
