— Вот так, но при этом не говорится ни слова.
— Это значит, — презрительно воскликнул полковник, — что офицеры у вас свиньи и обращаются с вами по-свински.
— Да, да! — в знак согласия закивал Швейк головой. — Так точно, ваше-родие. Только мы их называем не свиньями, а поросятами. Свиньями у нас называют дам.
И Швейк остановился взглядом на красавице, вылезавшей из-под офицерской шинели, которой она была покрыта, так умильно, что она улыбнулась:
— Ты русскую барышню ещё не видел?
Швейк приготовил мыло, направил бритву и быстро побрил лицо полковника. Потом офицер полез в карман и вытащил оттуда трехрублевку:
— Два рубля сдачи есть?
— Нет, ваше высокоблагородие, — искал Швейк в карманах, — только один.
— Александр Алексеевич, — вмешалась в это дело дама в одной рубашке, — голубчик, ты вчера мне сказал, что у тебя нет ни копейки, а у тебя, оказывается, целых три рубля. Мне же необходима пудра, а она стоит четыре рубля. Почему ты, милый, не даёшь мне?
Полковник задумался. Затем взял из рук Швейка рубль и вместе со своей трехрублевкой подал красавице, вежливо извиняясь перед парикмахером:
— Ну, вот видишь, я у тебя занял рубль. Он мне нужен. В другой раз, когда меня побреешь, я заплачу тебе все сразу.
Швейк как только пришёл домой, начал жаловаться:
— Вот это так штука. У него какая-то курва!
Старый Головатенко начал свою деятельность в роте с хорошего. Он приказал роте построиться и произнёс замечательную речь: он-де не пошлёт их на работу до тех пор, пока инженеры не согласятся платить в день двадцать копеек с человека, согласно закону. А если они не согласятся, пусть работают сами. Во всяком случае он будет бороться за интересы своих детей пленных до последней капли крови.
И, сдерживая своё слово, он целых три дня выбрасывал десятников, приходивших его просить отправить пленных на работу. Затем приехал главный инженер, и полковник сразился с ним из-за платы перед целой ротой.
— Они работать пойдут, — кричал инженер, — если бы даже умирали с голоду, на это закон!
— Работать не пойдут, — орал полковник, — пока вы на заплатите и за прошлое и не дадите гарантии; для этого есть закон!
Они, грозя донесением друг на друга, ругались до самого обеда, в то время как пленные расположились на солнце и искали вшей.
На другой день по всей деревне прогремел победоносный голос полковника:
— Вот, ребята, деньги получите! Инженер, так его мать, выдал подтверждение.
На работу идти было уже приятнее. Было тепло, поля высохли, берёзы наливали почки. А над полотном весело летали журавли и жужжали немецкие аэропланы.
Тысячи солдат шли в это время на фронт. Они уходили свежими, молодыми, здоровыми, а через два дня разбитыми, искалеченными их возвращала полевая дорога. Русские готовились к наступлению.
Об этом писали газеты, подготавливая читателей к важным событиям на фронте. И в один из вечеров русские начали атаку бомбардировкой из орудий.
Весь горизонт был освещён ракетами, гранатами и шрапнелью, земля тряслась и гудела, окна звенели, и во всей деревне никто не спал.
— Конец Габсбургской династии, — заметил Горжин. — Теперь русские не остановятся аж до самой Вены. Они возьмут её раньше, чем Берлин.
— Им давно бы там нужно быть, — ответил пискун. — Уж давно бы нужно эту дрянь оттуда выгнать. — Но через минуту добавил: — Да где там! Из этого ничего не выйдет. Народам поможет только революция, восстание, результатом которых будет образование соединённых республик.
Орудия гремели, как в судный день. Все напряжённо прислушивались. Гул орудий приближался.
— Братцы, кажется, придётся удирать, — вздохнул Горжин и отправился упаковывать свой ранец.
Орудийные выстрелы на минуту прекратились, потом совершенно затихли, а через некоторое время снова начались, но уже вдали. Русские наступали. Марек вошёл взволнованный в комнату:
— Братцы, сейчас поворачивается колесо истории, и оно нас или вынесет наверх, или мы окажемся под ним и будем раздавлены. Ты что думаешь, Швейк?
Швейк приподнялся, опёрся о локти и сказал:
— Я думаю… братцы, я хочу знать, как действительно любят друг друга ежи? Да ведь им колко! Как они только при этом стоят?
— Вот он вам, феноменальный идиот, — рассмеялся пискун, — я думаю, что Германия и наша развалина во всяком случае…
— Я тоже думаю, — упрямо продолжал Швейк, — что им должно быть очень больно, но что же им делать, раз им надо иметь детей. Они становятся на задние ножки и обнимаются.
А позднее, когда Марек с пискуном спорили ещё о судьбе центральных держав, бравый солдат Швейк, разрешив загадку природы, спокойно уснул.
Энергия, с которой Головатенко выколачивал оплату за работу пленных, не пропала даром. Деньги он получил.
Инженеры хотели сперва заплатить пленным непосредственно, но полковник запретил. Он нашёл какой-то закон, по которому деньги, принадлежащие пленным, на руки им не даются, и уверил, что он их будет сохранять до того момента, пока они не поедут в Австрию.
Он уехал на неделю в Петроград. Оттуда привёз с собою ящики с платьями, шляпы, драгоценности, и Евгения Васильевна, жившая с ним московская дама лёгкого поведения, зацвела в невиданной роскоши.
Полковник купил для себя и для Евгении отличных лошадей, и теперь каждый вечер они проезжали верхом мимо голодных пленных, едва тащивших ноги с работы, а Евгения даже покрикивала на них, чтобы они расступились и дали ей дорогу.
В канцелярии опять начались попойки, в которых прежде всего приняли участие инженеры, потом и офицеры расположившихся вокруг частей армии, и Евгения Васильевна открывала всем своё сердце и объятия, в свою очередь навещая их на своей лошадке; несколько раз целая свита офицеров сопровождала на лошадях московскую проститутку и, помогая ей сойти или сесть на лошадь, целовала ей ноги, в то время как мимо по дороге проходили в окопы печальные и измученные солдаты, оттуда в свою очередь едва успевали их развозить уже раненых по полевым госпиталям. Из солдатских рядов вслед этой кавалькаде нередко летели замечания: «Господа офицеры б…, а ты иди умирать за отечество!» или: «Посмотри на них, как они защищают отечество!»
Однажды кто-то бросил камнем в Евгению Васильевну, и полковник, решившийся защищать её, должен был ретироваться, иначе и его сняли бы с лошади и убили. Солдаты начинали материться все более открыто и озлобленно, и наблюдавший за этим процессом Марек однажды сказал:
— Определённо дело идёт к революции.
— Вот это будет прекрасно; мне интересно, как солдаты начнут наводить тут порядок, — заметил в ответ на это бравый солдат Швейк.
Вскоре работа по постройке полотна была закончена, и теперь оставалось поправить стоки и подсыпать песку на насыпь. Крестьяне начали возить телеграфные столбы, а десятники вымеривали и назначали для них места.
Для этой работы рота разделились на части, и во главе каждой части стал десятник. На вагонетки накладывали столбы, и десятник ходил по полотну и кричал на пленных, толкавших вагонетки:
— Давай сюда, поскорей, поскорей!
В один день они закопали несколько столбов, удаляясь все дальше от деревни, потом десятник беспокойно посмотрел на солнце и заворчал:
— Очень медленно подвигаетесь. К обеду никак не поспеем до Запоны. Кто из вас умеет варить щи
