жене и детям. Он не был таким мужчиной и никогда не будет, и Фионе придется это принять как должное.
Тогда почему, если правота на его стороне, он чувствует себя виноватым? Отодвинув стул от письменного стола, Джек подошел к камину, чтобы помешать угли.
Он не виноват, черт побери! Фиона принудила жениться на ней того мужчину, каким он был в тот момент. Следовательно, она должна принять как факт, что у него нет никаких обязательств перед ней. Все это беспокойство шло от неприятного осадка после перепалки. Джек мог побиться об заклад, что Фиона чувствует себя так же гадко, как и он.
При этой мысли он посмотрел на дверь. Возможно, ему следует поговорить с Фионой. Он вспомнил выражение ее лица, вздохнул и потер себе шею. А может, нужно дать ей больше времени, чтобы она успокоилась?
Но что, если она сейчас наверху рыдает? Что, если считает его самым холодным, самым бесчувственным мужчиной на земле? Что, если…
Черт побери, что с ним происходит? Джек в раздражении с грохотом поставил кочергу на место. Негромкий звон часов сообщил, что уже четверть девятого, и он подумал, завершила ли уже трапезу Фиону. Он надеялся, что настроение у нее было не настолько плохим, чтобы ей не хотелось есть.
Вероятно, сейчас она уже настолько успокоилась, что способна на разумный разговор. Она может даже извиниться за свою неожиданную вспышку.
Это была поистине благостная картина. Он представил себе, как Фиона просит у него прощение, и целую минуту смаковал эту картинку. Возможно, если он великодушно пригласит ее разделить с ним ужин, возникшая между ними неловкость сгладится. Джек сможет подарить ей рубашки, которые купил для нее. Она станет сожалеть о происшедшем, увидев эти изумительные вещи из тончайшей материи, украшенные изысканными кружевами. Она попросит у него прощения, и он простит ее. Они смогут даже заняться любовью.
От этой мысли Джек улыбнулся. Он никогда раньше не испытывал подобной страсти к женщине. Однако он не может позволить, чтобы это осложняло ему жизнь. После того как он и Фиона уладят ссору, он закажет карету и отправится, чтобы поразвлечься. В конце концов, мужчина должен отстаивать свою позицию.
Почувствовав себя значительно лучше, Джек позвонил. Почти мгновенно в дверях появился Девонсгейт.
– Милорд, я как раз шел к вам, чтобы поговорить с вами о…
– Отлично, я проголодался. Я не заметил, что уже так поздно. Сообщи повару, что леди Кинкейд и я пообедаем в столовой. После этого мне понадобится карета. – Джек вышел в холл.
– Милорд, – проговорил Девонсгейт, бросаясь вслед за Джеком. – Карета уехала.
Джек остановился, затем медленно повернулся к дворецкому.
– Не понял.
Лицо дворецкого сделалось пунцовым.
– Карету взяла ее светлость.
Джек не знал, смеяться ему или… Проклятие, он не знал, что ему делать!
– Когда она уехала?
– Не более тридцати минут назад.
– Почему ты не сообщил мне?
Девонсгейт набычился:
– Милорд, вы никогда не просили нас говорить вам о том, когда леди приезжает или уезжает.
Верно, не говорил, черт побери! Но должен был бы это сделать, если бы знал, что его жена планирует… А что она планирует? У него вдруг появилось недоброе предчувствие, что он знает, где она может быть.
– Она сказала, куда направляется?
Девонсгейт обменялся затравленным взглядом с одним из лакеев. Джек повернулся к лакею. Молодой парень с белокурыми волосами стоял с выпученными глазами по стойке «смирно», на лбу у него выступили бисеринки пота.
Как же его зовут? Ага, кажется, вспомнил.
– Томас?
– Да, милорд.
– Ты разговаривал с ее светлостью сегодня вечером?
– Да, милорд. Она спустилась вниз одетая, чтобы выехать.
– Одетая?
– Да, милорд. Она выглядела очень элегантно.
Черт возьми, она, по всей видимости, надела одно из платьев, которое купил ей он, элегантно выглядела в том платье, которое выбрал он.
– Она сказала, куда направляется?
– Да, милорд. – Томас бросил полный отчаяния взгляд на Девонсгейта. Самого Девонсгейта Джек не видел, но видел его жест. Томас шумно сглотнул, еще более выпрямил спину и сказал бесцветным голосом: – Ее светлость сказала, что собирается в настоящий игорный дом.
– В какой именно? – угрюмо спросил Джек.
– В дом леди Честер, сэр.
Леди Честер была беспутной вдовой, пребывавшей на задворках общества. Она содержала самый роскошный в городе игорный дом. Там бывал всевозможный сброд. Джек знал об этом, поскольку не раз бывал там с компанией.
– Она сказала что-нибудь еще?
Томас снова сглотнул.
– Да, милорд. Она сказала, что намерена проиграть все ваше состояние.
– Она так и сказала?!
– Да, милорд, – с несчастным видом подтвердил Томас.
– Что-нибудь еще?
– Да, милорд. Она также заявила, что будет пить до тех пор, пока не напьется, а потом… – Кажется, Томас не смел дальше продолжать.
– Закончи фразу, – сурово приказал Джек.
– И будет флиртовать с первыми попавшимися мужчинами, – быстро проговорил Томас.
Ну и наглость с ее стороны! Уехать в город, проиграть его деньги, упиться до умопомрачения и флиртовать с его друзьями! Просто немыслимо!
Чувствуя, как им овладевает приступ свирепого гнева, Джек процедил сквозь зубы:
– Она сказала что-нибудь еще, Томас?
– Да, милорд. Она что-то бормотала про себя, как бы на что-то сердилась. Она сказала, что перестала следовать добрым советам, жизнь ее становится гадкой и, наверно, настало время следовать плохим советам, если хочешь надеяться на лучшее. По крайней мере в этом случае, даже если этот способ не сработает, она не удивится.
– Что это означает?
Девонсгейт откашлялся.
– Я позволю себе дерзость вмешаться в разговор, сэр. После утренней верховой прогулки ее светлость упомянула о том, что ее братья дали ей какой-то дурной совет. Она поинтересовалась, давал ли и мой брат когда-либо дурной совет.
– Она последовала совету Грегора и Дугала? Я не могу поверить, чтобы они могли посоветовать ей посетить игорный зал. Леди без сопровождения станет объектом нежелательного внимания.
– Она поехала не одна.
Джек ошеломленно повернулся к Томасу.
– Она… она… Послала сообщение мистеру Кемпбеллу, что собирается выехать. Он ответил почти немедленно, что будет рад встретить ее там.
– Тысяча чертей! Кемпбелл – это худшее, что можно придумать!
Томас побледнел.
– Я… я этого не знал, милорд.
– О чем она только думает! – прорычал Джек. – Подай сюда фаэтон.
– Но, милорд, он без покрытия, а погода в последнее время слишком непредсказуема.
Словом «непредсказуемая» погоду не опишешь.
– Подай его сюда. Так или иначе я возвращусь домой в карете.
– Очень хорошо, милорд.
Ничего хорошего в этом не было. Все было отвратительно. Джек бросился по лестнице наверх, чтобы переодеться, в голове у него царила полная сумятица. «Проклятие, Фиона, что, по твоему мнению, ты делаешь?»
Впрочем, он уже понял. Она подражает ему.
В тот момент, когда Джек отъезжал от своего дома, Фиона входила в игорный зал. Кемпбелл встретил ее на подъездной дорожке, как всегда, безупречно одетый. Он расточал улыбки и не жалел в ее адрес комплиментов, безмерно счастливый тем, что может сопровождать ее.
Посмотрев на ярко освещенный дом, возникший перед ней, Фиона не могла не порадоваться компаньону.
– Вы выглядите потрясающе, – сказал Кемпбелл, когда они поднимались по лестнице заведения.
Фиона остановилась на верхней лестничной площадке.
– Кемпбелл, еще до начала вечера, я полагаю, вы должны знать, что я здесь лишь потому, что мы с Джеком серьезно поссорились.
– Замужняя женщина не приглашает врага своего мужа иначе как для того, чтобы добиться определенной цели.
Фиона вспыхнула.
– Я не собираюсь использовать вас…
– Я и не думал, что вы на это способны. – Кемпбелл поймал ее руку и запечатлел легкий поцелуй на пальцах. – Кто я такой, чтобы сопровождать интригующую меня женщину, намеревающуюся впервые соприкоснуться с грехом?
Фиона отняла руку.
– Я рада сознавать, что не затрудняю вас.
– Нисколько. Я всегда с удовольствием причиняю неудобство Джеку Кинкейду.
– Почему? Что он вам сделал?
– Мало ли, – многозначительно заметил Кемпбелл. Испытывая неловкость, Фиона снова повернулась к двери.
– Войдем?
– Разумеется.
Игорный дом леди Честер был в точности таким, какими должны быть заведения этого рода. В холле Фиона увидела разгул ярко-красной лепнины и драпировок цвета темно-красного вина. Все это перемежалось зеркалами в позолоченных рамах и картинами с изображением оргий времен Римской империи.
Фиона оглядела толпу и увидела два-три более или менее знакомых лица. Это были представители полусвета, которые толкутся на обочине светского общества и общаются лишь с теми, кто соизволил снизойти со своих вершин.
Одна из них, леди Пендлтон, которая, ссылаясь на отдаленное родство с герцогом Родерингемом, была вхожа в большинство домов Лондона, тут же налетела на них. Эта на редкость глупая, любившая посплетничать женщина, громко хихикая, сообщила:
– Ну вот, это все же вы, леди Кинкейд! Я сразу подумала, что это вы, но не могла рассмотреть вас при этом свете!
Свет в самом деле был тусклым. Фиона посмотрела на канделябры и с удивлением обнаружила, что свет загораживали небольшие панели из навощенной бумаги.
– И Алан Кемпбелл! – воскликнула леди Пендлтон, переводя взгляд с него на
