головами, и сильным запахом водорослей, доносимым бризом. Мы спешились, привязали лошадей к скале и спустились к пещере. Стук гальки от наших шагов звонко разносился в воздухе.
Я представила себе затаившегося в пещере Джоселина, гадающего, кто идет. Ли подошел ко входу в пещеру.
— Все в порядке! — крикнул он.
Джоселин вышел, и теперь я могла рассмотреть его лучше, чем прежней ночью. Он был высок и строен, с белоснежной кожей, покрытой легкими веснушками, и светло-голубыми глазами. В улыбке обнажались ровные белые зубы: он был настоящим красавцем. На нем были панталоны испанского покроя, сшитые из светло-коричневого бархата, и кожаные сапоги того же цвета. Камзол (также из бархата) спускался до колен. Он был немного помят после ночи, проведенной в пещере, но Джоселин Фринтон, несомненно, выглядел очень модным джентльменом, который вынужден был уехать в спешке, не успев подготовиться к путешествию.
— Выйди на открытое место, — сказал Ли. — У нас просто небольшой пикник! Мы услышим, если кто-нибудь решит подойти к нам, да и отсюда видно все окрестности. Если потребуется, ты сможешь скрыться в пещере, но, я думаю, это не потребуется.
Мы уселись, и я открыла корзину.
— Не знаю, как и благодарить вас всех! — сказал Джоселин. — Благодарение Богу, что я вспомнил о твоем доме, Эверсли.
— Конечно, — ответил Эдвин, — ты правильно поступил, что приехал. И повезло, что Присцилла забрела в сад!
Джоселин, улыбнувшись, повернулся ко мне:
— Боюсь, я напугал вас?
— Я решила, что вы — призрак, — подтвердила я, — но я всегда хотела увидеть привидение. И я рада, что там оказалась я, а не наш старый садовник.
— Ты ехал из своего дома?
— Из Лондона. Они пришли за мной в дом на Пикадилли, этот грязный Оутс и его люди. Как далеко это зайдет? — спросил Джоселин. — Я никак не могу понять, почему никто не видит, какой он негодяй!
— Ужасно сознавать, как легко люди поддаются призывам к насилию, — с печалью в голосе вымолвил Эдвин. — Порознь они никогда бы не решились на действия, какие предпринимают, становясь толпой.
— Философия может быть весьма полезным занятием, — прервал его Ли, — но сейчас время для действий! Фринтон, это место отлично подходит для временного убежища, но мы должны придумать что- нибудь получше.
— Я уйду из дома и буду охранять тебя! — воскликнул Карл. — Я возьму с собой собак и научу их бросаться на всякого, кто захочет войти в пещеру!
— Знаешь, Карл, я хочу, чтобы ты кое-что сделал, — сказал Ли.
— Что? Что? Только скажи!
— Это очень просто, — ответил Ли. — Ты должен всего лишь повиноваться приказам!
— Так точно, сэр! — сказал Карл. — Ты вроде капитана, Ли? Мы должны поступать, как ты скажешь? И Эдвин тоже? А может, он не захочет, все-таки лорд?
— Мы здесь, чтобы помочь Джоселину! — сказал Эдвин. — Вот о чем сейчас надо думать!
— А я об этом только и думаю, — возразил Карл.
— Карл, — напомнила я ему, — об этом никому нельзя говорить ни слова никому, запомни! Я взглянула на Ли:
— Мы должны что-нибудь придумать! А если Джоселин приедет в дом и представится путешественником, потерявшим дорогу?
— Мы должны будем тут же указать ему правильный путь, — ответила Кристабель.
— А если он приедет устраиваться на работу?
— На какую работу? — спросил Ли. — Садовником? Ты умеешь возделывать землю, Фринтон?
— Моим наставником! — закричал Карл. — Все утверждают, что у преподобного Хеллинга я ничему не научусь!
— Это вина твоя, брат, — возразила я, — а вовсе не преподобного Хеллинга! Я думаю, опасно Джоселину приезжать в дом. Мои родители наверняка где-нибудь с ним встречались.
Ли сидел молча, а по губам его бродила задумчивая улыбка. Я знала его очень хорошо и поняла, что, прежде чем рассказать остальным, он хочет как следует все обдумать, и, как бы я ни настаивала, он все равно ничего не скажет, пока сам не решит, что пришло время сделать это.
— Да, ничего хорошего, — протянул Эдвин.
— По крайней мере, — сказал Ли, — здесь ты на какое-то время в безопасности.
Мы перебрали все возможные варианты, но Ли так и не сказал, что придумал.
Надо было найти другую одежду Джоселину, что-то более подходящее для путешествия, если ему придется в спешке уезжать. Один из нас, пока мы не решим, что делать, каждый день будет приезжать сюда с едой. И больше никаких пикников, а то появятся подозрения. Эмили Филпотс уже, наверное, говорит, что мы с ума сошли — придумать такое в это время года, а Салли могла даже послать кого-нибудь за нами, чтобы убедиться, что Карл не снял своей кожаной курточки. Нет, мы должны приезжать поодиночке или по двое, надо быть очень осторожными!
Мы все посмотрели на Ли. Он был прирожденным вожаком: он был более смел и жесток, чем Эдвин. Эдвин всегда очень боялся причинить людям боль, поэтому он всегда слишком осторожничал. Ли всегда шутил насчет старшинства между ними двоими, а он, впрочем, и был старше на несколько недель. Думаю, я восхищалась Ли больше, чем кем-либо из тех, кого я знала, и мне доставляло огромное удовольствие, когда он выказывал ко мне особые чувства.
Мы вернулись в пять часов. Было уже почти темно, и мы въехали в ворота как можно тише.
Элен посмотрела на пустую корзину.
— Значит, вы прикончили все до крошки? — сказала она.
— Это был самый прекрасный пирог с бараниной, что ты когда-либо готовила, Элен! — сказал Карл.
— Тогда он пропал для вас даром, — возразила она, — Это была не баранина, а голуби!
Еще один знак того, какими осторожными нам надо стать! Салли Нулленс хлопотала вокруг Карла.
— Я надеюсь, что ты не слишком долго бродил по пляжу, Карл? Если ветер продул тебе грудь…
— А мы не ездили на пляж!
— Ты не сидел на пляже? Тогда откуда эти водоросли на курточке? Карл смутился.
— Ну, мы посидели там немного! — Он умоляюще посмотрел на меня.
— Ты, как всегда, все выдумываешь, Карл! Конечно же, мы заезжали на пляж ненадолго! А затем появился старый Джаспер:
— Кто-то топтался в новых кустах, что я посадил! Чуть не переломали их, безбожники!
Как я была благодарна Богу, что Джоселин сейчас в безопасности и далеко от дома! Я поднялась к себе в комнату, и не прошло и пяти минут, как в дверь постучали. Вошел Ли. Он широко улыбнулся:
— Не следовало мне приходить к леди в спальню, но ведь это всего лишь моя маленькая сестричка, так что мне простят! Даже старая Филпотс ничего не скажет, могу спорить!
Потом его лицо приняло серьезное выражение.
— Я подумал, что сначала лучше поговорить с тобой!
Волна необъяснимого гнева, нахлынувшая на меня после того, как он назвал меня маленькой сестричкой, сразу утихла, потому что я оказалась его поверенной.
— Кроме того, — сказал он, — ты ее знаешь лучше, чем кто-нибудь из нас… даже лучше, чем я сам!
— Кого ее?
— Харриет, мою мать.
— Харриет?! Но как она ко всему этому причастна?
— Я подумал, что, может быть, она нам поможет! Она единственная, кто лишь обрадуется
