спокойный образ жизни.
То лето было прекрасным. Было жарко, но из-за нашей миссии мы жили тихо и почти никуда не ездили. Харриет и я много времени проводили вместе. У меня появилось желание шить для ребенка одежду, чем я и занималась под руководством Кристабель. Харриет мягко улыбалась при виде нас, и, я думаю, она, которая так любила веселье и развлечения, все-таки находила удовольствие в таком добровольном изгнании. Ведь она играла роль, и как играла!
Днем она отдыхала, медленно ходила по палаццо и обсуждала симптомы беременности с Катариной, главной служанкой, у которой самой было пятеро детей. Было нетрудно обмануть ее, потому что, если Харриет и попадала в какое-либо затруднение, она сразу же притворялась, что это лишь из-за ее плохого знания итальянского языка.
Грегори должен был ехать в Лондон, в королевский дворец, но никак не хотел уезжать, однако Харриет настояла. Теперь его присутствие было не так уж необходимо, ибо он уже дал свое «благословение» на беременность жены, чем, как говорила Харриет, очень помог и сделал все гораздо более правдоподобным. Договорились, что он вернется как можно быстрее, к тому времени уже родится малыш, и мы все сможем поехать в Англию.
— Мы должны вернуться до Рождества, — сказала Харриет. — Ребенок родится в середине октября, а к началу декабря он уже достаточно подрастет, чтобы выдержать это путешествие!
В августе Грегори уехал. Через два месяца должен был родиться мой ребенок, и мне стало трудно скрывать свое положение. Те свободные платья, что мы носили, очень помогли, но все равно я старалась находиться либо у себя, либо у Харриет и никуда не выходила. Но, думаю, у Харриет гораздо лучше получалось изображать из себя беременную, чем у меня делать вид, будто со мной ничего такого и в помине нет.
Но все-таки это были счастливые месяцы. Я никогда себя так не чувствовала: я была безмятежной и думала только о ребенке. На время я позабыла о Джоселине и его смерти, я позабыла ужас, который пережила на балу у герцогини. Все куда-то исчезло, осталась только искорка жизни, что тлела внутри меня и давала о себе знать каждый день. Я с таким нетерпением ждала моего ребенка!
Я даже не особенно задумывалась о том, что будет после того, как он родится. Я знала лишь одно — он будет рядом со мной всю мою жизнь. Я думала, что я всем сердцем любила Джоселина, но это дитя я любила так, как не любила никого и никогда!
Мне нравилось сидеть с Кристабель и говорить о себе как о будущей матери. Она очень грустила. Бедняжка Кристабель! Как бы ей хотелось иметь своего собственного ребенка! В один прекрасный день это свершится, говорила я ей, на что она довольно горько ответила:
— Если со мной произойдет то же самое, что с тобой, у меня не будет доброй подруги, чтобы помочь в беде!
Это прозвучало так, будто она обиделась, что Харриет согласилась претерпеть такие муки, чтобы помочь мне. Но Кристабель очень нежно обращалась со мной и много делала для меня. Она сшила прекрасные детские вещи, и я ценила их даже больше тех, что накупила Харриет. Однажды Харриет послала в лавку и попросила принести ей товары для детей. Она выбирала в своей спальне, где гордо возлежала на постели. Я присутствовала при этом, сидя рядом на стуле.
— Положите вещи на кровать, — приказала Харриет, — так, чтобы я могла видеть их: о, вот это очень красивая штучка! Вы же понимаете, синьора, как это бывает, я чувствую, что уже должна лежать в постели. Вскоре придет мое время!
Продавщица сочувственно кивнула и сказала, что леди Стивенс должна быть очень осторожной и когда ожидается появление малыша на свет?
— В октябре. Дождаться не могу!
— Ожидание так утомляет, — сказала женщина. — У меня тоже двое детей.
— Неужели? У меня тоже два мальчика, знаете ли. Конечно, я уже не так молода, как тогда, когда родились они!
— Леди Стивенс всегда останется молодой, — последовал ответ.
Харриет довольно улыбнулась и тут же потратила целую кучу денег на покупки.
— А кто будет, как вы думаете, — мальчик или девочка? — спросила продавщица.
— Ну, вы же знаете, как все бывает! Кто-то хочет мальчика, кто-то — девочку, а когда дитя появляется на свет, оказывается, что его-то вы больше всего и хотели, неважно, мальчик это или девочка. Разве не так?
Женщина согласно кивнула. Так они продолжали болтать, и я, прекрасно зная, что чувствует женщина, будущая мать, не могла не поздравить Харриет с изумительным представлением.
Дни шли. Наступил сентябрь. Было еще очень тепло. Теперь я совсем не выходила: я чувствовала, что лучше этого не делать. За меня ходила Кристабель, ей нравилось ходить в лавки и покупать все, о чем я просила.
Я занималась уроками, как и ожидала от меня моя мать, и мне казалось нелепым, что чья-нибудь мать может оказаться в таком положении, как сейчас моя. В июле мне исполнилось пятнадцать.
Я настаивала, чтобы Кристабель побольше выходила. Одна из подруг герцогини — некая Франческа Леопарди — очень подружилась с ней, и их зачастую можно было видеть вместе. Франческа попросила разрешения, чтобы Кристабель могла ездить в гости к ней, которое Харриет немедленно дала. Кристабель как-то даже провела там целую ночь, что, как мне показалось, пошло ей на пользу, потому что после этого она заметно расцвела. Я думала, что это произошло потому, что, наконец-то, кто-то заинтересовался ею ради нее самой, а не потому, что она была вместе с нами. Но, по правде говоря, я не очень много места отводила Кристабель в своих мыслях, потому что меня занимал мой ребенок, и Харриет, конечно, поддерживала меня, полностью войдя в свою роль.
Но в начале октября Харриет впервые за все время начала сомневаться и вести себя нерешительно. Я была молода, это был мой первый ребенок, и внезапно она начала бояться того, что что-нибудь может случиться. Однако она в совершенстве продолжала играть свою роль, но теперь очень хотела, чтобы повивальная бабка переехала жить в палаццо, а это означало конец всем притворствам.
Харриет много говорила об этом. Наконец, она поехала повидаться с повивальной бабкой и вернулась назад, лучась от счастья.
— Моя дорогая Присцилла, она живет в настоящей лачуге, а значит, с ней можно договориться — деньги! Она должна будет держать все в секрете, и можно не притворяться перед ней, что я беременна. Ей хорошо заплатят за то, что она приедет в палаццо и поживет здесь, пока не родится дитя. Если мы доверим ей наш секрет — что нам все равно придется сделать — и предложим ей по ее меркам совершенно фантастическую сумму денег, если она согласится хранить нашу тайну, я уверена, что она нас не подведет!
— Ты думаешь, ей можно доверять?
— Пополам — угрозы и подкуп! Уверяю тебя, против этого никому не устоять!
— Харриет, ты так добра ко мне! Все эти месяцы ты провела здесь, в уединении…
— И наслаждалась каждой минутой! Моя дорогая, я так хочу помочь тебе выбраться из этой беды! Это трудная роль, но она того стоит!
Я подошла к ней и поцеловала, что доставило ей большое удовольствие. Харриет нравилось, когда ей демонстрировали любовь.
— Ты мне как родная дочь, Присцилла! — сказала она. — Мне всегда хотелось дочку, и ты мне стала родной. Я очень тесно связана с Эверсли, когда-то я даже принадлежала к их семейству, поэтому хватит разговоров насчет того, кто кому должен! Как я уже говорила тебе, я многим обязана твоей матери, и я плачу свои долги. Но теперь я пошлю за повивальной бабкой и поговорю с ней, ты будешь присутствовать при этом!
Так она и поступила, не откладывая дело в долгий ящик.
— Ибо, — как она сказала, — я не успокоюсь, пока эта женщина не переедет сюда! Я хочу, чтобы она была под рукой, когда потребуются ее услуги!
Повивальная бабка оказалась полной женщиной с бледным лицом и живыми черными глазами. Одета она была в залатанное платье и старый плащ, который когда-то принадлежал богатому человеку и,
