Несмотря на данное себе обещание, я пошла. Я должна поговорить с ним, должна, повторяла я. Но это был только предлог.
Я пришла немного раньше условленного времени. У двери я в сомнении остановилась. Мне хотелось подождать снаружи, но это оказалось глупым. А вдруг кто-нибудь пойдет мимо и увидит меня? Я все еще колебалась. А может, боялась старого дома? Чтобы доказать себе, что это не так, я достала из кармана ключ, открыла дверь и вошла, заперев ее. Когда Джонатан придет, то позвонит в колокольчик. Он немного проржавел, но работал.
Я прошла в зал. Он явно изменился, и галерея менестрелей, лишенная занавесей, выглядела безобидно. Я не могла представить, что сейчас там прячутся привидения. Все это из области тьмы и теней. Как прав был Дэвид насчет зарослей кустарника. Им еще не занимались, Софи дала указание только подстричь его, тем самым в какой-то степени сохранив атмосферу старого дома.
Я взбежала по лестнице в нашу комнату.
Я стояла и вспоминала, как все было в первый раз. Все произошло так быстро, что застало меня врасплох. Стоило этому только случиться, и я попалась; как же легко было пойти дальше, сделав первый шаг!
Как тихо в доме!
«Скорее, Джонатан!»— думала я.
Тогда я и услышала тот голос… шорох, короткий смешок:
— Миссис Френшоу… вспомните седьмую заповедь, миссис Френшоу.
Я на несколько секунд остолбенела. Я вслушивалась изо всех сил. Ничего, кроме пугающей тишины.
Я выскочила из комнаты, и как раз, когда я добежала до лестницы, раздался резкий звук дверного колокольчика. Я сбежала вниз и отворила дверь.
Там стоял Джонатан. Он обнял меня.
— Что случилось, Клодина?
— Я снова слышала его, — сказала я. — Этот голос…
— Голос?
Где?
— В той комнате.
В нашей.
— Здесь никого нет…
— Я слышала.
Слышала отчетливо.
— Пойдем посмотрим, — предложил он.
Он обнял меня одной рукой, и я прильнула к нему. Мы поднялись по лестнице.
Там никого не было.
Он посмотрел на меня с недоумением.
— Что это было?
— То же самое, что и раньше… Как эхо… Странно приглушенное.
— Ты хочешь сказать, это звучало, словно кто-то пытался изменить свой голос?
— Не знаю. Смех раздался после слов: «Помни седьмую заповедь».
— Какая чепуха!
— Однако к месту сказанная, не так ли? Этот голос… он знает.
— Моя дорогая Клодина, я не верю в бестелесные голоса.
— Говорю тебе, я слышала его… отчетливо.
Совсем, как раньше.
— Значит, здесь кто-то есть.
— Но как он может находиться… в той комнате?
— Это единственное место, где ты слышала голос? Я кивнула.
— Пойдем, — сказал он. — Посмотрим.
Мы прошли по всем комнатам, вплоть до верхнего этажа и чердачных помещений. Затем спустились через холл в кухню. Как я и догадывалась, они были пусты.
Единственными живыми существами в доме были мы.
— Где ты? — крикнул Джонатан. — Ты, идиотский голос!
Выходи, покажись!
Его голос отозвался слабым эхом. Дом был тих и спокоен. Ни звука. Я подняла глаза к сводчатому потолку, оглядела каменные стены, галерею.
— Никого нет, — подвел итог Джонатан.
— Его посещают призраки, — настаивала я. — Это что-то ужасное… кто-то из прошлого.
— Едва ли ты на самом деле веришь этому. Должно быть какое-то логическое объяснение.
— Какое?
— Здесь есть кто-то… был… какой-то шутник.
— Но он знает про нас.
— Да, — серьезно согласился он, — кто-то знает про нас.
Или, — прибавил он, — этот голос тебе показался…
— Я отчетливо слышала его.
— Ты принимаешь это всерьез, да?
— Всерьез? Конечно! В отличие от тебя, Джонатан. И я начинаю понимать это.
— Клодина, самое важное для меня во всем мире — это ты.
Я покачала головой.
— Ты — раба условностей, — сказал он. — Воспитана обществом, живущим по определенным правилам, так? Во французах меня всегда удивлял контраст между строжайшим соблюдением установленных правил и удовольствиями, которым они предаются… тайно, конечно. Тем не менее, они воспитали тебя в этом же духе, и теперь тебя мучает совесть. Я начинаю думать, что именно ее голос ты и слышала.
— Другими словами, ты считаешь, что я внушила себе, что слышу голоса.
— Возможно, и так, Клодина.
— Нет.
— Тогда кто это? Мы обошли весь дом. Кроме нас, здесь никого нет.
Кто мог войти в дом? Ты вошла, открыв дверь ключом, и заперла ее.
У кого-нибудь есть другой ключ?
Внезапно меня осенило:
— Окно.
Конечно же.
Как-то раз мы с Дэвидом приходили осмотреть дом. Я рассказывала тебе. И мы влезли через окно.
— Где?
— Где-то в холле. — Я быстро прошла по каменному полу.
— Вот оно. Смотри, — указала я. — Сломана щеколда. Любой, знающий о ней, мог легко попасть в дом.
Он стоял, с тревогой глядя на меня.
— Так ты думаешь, кто-то был в доме, когда ты вошла? Но каким образом этот человек мог говорить с тобой в той комнате?
Если бы он бежал вниз по лестнице и вылезал в окно, ты бы услышала, ведь так?
— Я не уверена…
— Клодина, тебе показалось… Это единственное возможное объяснение.
— Нет. Я понимаю разницу между воображением и реальностью.
— У всех нас иногда разыгрывается воображение.
— Я слышала тот голос, — твердо сказала я. — Ты понимаешь, что это значит?
