Дэвид считал, что революция закончилась, и следует признать Республику.
— В конце концов, мы получим мир, а французы правительство, которое хотели. Пусть все остается как есть.
— Они натворили столько бед, пролили столько крови, что, наконец, поняли — это никогда не должно повториться, — ответил Дикон. — Они слишком резко поменяли одни права игры на другие.
— Монархия никогда бы не уступила, — сказал Джонатан. — Народ захотел избавиться от нее и решил, что единственный путь к этому — через гильотину.
Когда шведы признали Францию, стало понятно, к чему все идет.
— Если так пойдет дальше, — сказал Дикон, — мы одни будем бороться против Франции.
Он и Джонатан снова уехали в Лондон, и на этот раз моя мать не сопровождала его.
Стоял холодный мартовский день. Везде виднелись следы сильного наводнения, и некоторые поля были все еще покрыты водой. Все утро я провела с Дэвидом, и мы прокатились вокруг усадьбы. Я наслаждалась этими утренними поездками, когда мы встречались с арендаторами, останавливались, чтобы отведать их вина и поболтать.
Дэвид всегда поддерживал беседы с ними, что создавало идеальные отношения между нами и людьми, живущими в усадьбе. У Джонатана никогда не было такого терпения, добродушия, бескорыстия, способности глядеть на вещи глазами другого человека.
Они правильно выбрали свои места в жизни — или, может быть, их отец сделал это за них — для Джонатана была выбрана светская жизнь лондонского общества и тайные дела, о которых даже моя мать не могла догадаться.
Этим вечером я была в швейной комнате с мамой и Молли Блэккет. Мы расхаживали среди тканей и обсуждали одежду для детей, когда один из слуг вошел и сказал:
— Внизу дама и джентльмен, мадам. Они представились как друзья хозяина. Я провел их в зал, и они ждут там.
— Я спущусь, — сказала мама.
Я пошла с ней. Мужчина, стоящий в зале, был довольно высоким, белокурым человеком. Ему было около сорока. Дама казалась на несколько лет моложе его.
Увидев матушку, мужчина подошел к ней, протягивая руки.
— Моя дорогая миссис Френшоу. Я узнал вас по описанию Дикона. Как поживаете? Я — Джеймс Кардю, а это моя жена Эмма. Не знаю, говорил он когда-либо обо мне.
— Нет, — сказала моя мама. — Не думаю.
— Я приехал с севера. Дикон всегда говорил, что я должен навестить его в Эверсли, если когда- нибудь окажусь по соседству, и он очень обидится, если я не сделаю этого.
Он дома?
— Нет, в Лондоне.
Мужчина с досадой поднял брови:
— Что за невезение! Он так настаивал на встрече, и вот — его нет.
— Возможно, он вернется завтра, — сказала моя мама. — Но разрешите мне представить вас моей дочери.
Он взял мою руку и внимательно посмотрел на меня.
— Это молодая миссис Френшоу, Клодина, не так ли?
Я засмеялась:
— Кажется, вы много о нас знаете.
— Дикон говорил о вас.
Это моя жена, Эмма. Она была привлекательна, с темными, живыми глазами.
Моя мама сказала:
— Очень жаль, что мужа нет дома. Вы, наверно, устали.
Пройдите в нашу маленькую зимнюю гостиную, а я распоряжусь насчет ваших вещей. Вы еще не ели?
— Мы поели, за несколько миль не доезжая до вас, — сказал Джеймс Кардю. — Хорошо бы немного вина… промочить горло.
Тогда пойдемте. Клодина, закажи что-нибудь в зимнюю гостиную, — сказала мама.
Я вышла выполнить ее распоряжение и затем вернулась к посетителям. Они сидели и говорили о том, какой прекрасный старый дом Эверсли. Чувствовалось, что они знали его очень хорошо, ведь Дикон столько о нем рассказывал.
— Как давно вы его видели? — спросила мама.
— Это было, должно быть, около года назад.
Я ненадолго заезжал в Лондон.
— Возможно, я была с ним, — сказала мама. — Обычно мы ездили вместе. Но сейчас, когда родился ребенок, это случается реже.
— К несчастью, с тех пор мы не встречались. Скажите, у Дикона все в порядке?
— Все прекрасно, спасибо.
— Разве у Дикона бывает по-другому?
— У него прекрасное здоровье.
— Он самый большой жизнелюб из тех, кого я когда-либо видел, — сказал Джеймс Кардю.
Мама была довольна, и, когда принесли вино, она налила его нашим гостям.
— Очень вкусно, — сказала Эмма Кардю. — Должна признаться, что у меня пересохло горло. Во время поездки меня мучила жажда.
— Вы сказали, что Дикон вернется завтра? — спросил ее муж.
— Мы не уверены, — ответила мама. — Вдруг что-нибудь неожиданное задержит…
Но я жду его.
— Да, да.
Мы живем в необычное время.
И вы лучше других знаете это, миссис Френшоу.
— Я вижу, Дикон много рассказывал о нас.
— Он очень смелый человек, миссис Френшоу.
— Да, это так, — горячо отозвалась мама.
— Мне было приятно услышать о малышах, — добавила Эмма.
— О, вы в курсе всех наших новостей.
— Кстати, — вставила Эмма, — я разговаривала с кем-то в гостинице. Удивительно, сколько люди знают о своих соседях. И как они любят болтать! Мы упомянули, что ищем Эверсли, и тут же были упомянуты малыши. Двое.
Об этом стоит поговорить особо. О, дорогой, я надеюсь, мы не надоели мисс Дикон?
— Вы остановились в гостинице?
— Мы попросили комнату, но у них ничего подходящего не оказалось.
— Неужели?
В это время года?
— Да, они кое-что предложили, но Эмма отказалась.
— Я немного привередлива, — объяснила Эмма. — Да и то, что они предложили, очень походило на шкаф.
— Я знаю, что комнаты там не очень хорошие, — сказала мама. — Но здесь нет лучших.
— Не беспокойтесь. Мы поедем в другое место. Наши лошади стоят в вашей конюшне, и конюхи уже чистят их.
Я полагаю, они накормят и напоят их. Бедные животные, они так много пробежали!
— Оставайтесь поужинать, — предложила мама.
— О нет, нет. Не стоит, если Дикон отсутствует…
— Он бы тоже хотел вас видеть.
— Мне кажется, — медленно сказала Эмма, — нам надо ехать. Мы должны найти место для ночлега.
