— Скажи, что ты перейдешь в католичество, и это будет твоей платой.
— Конечно, — сказала я, — предать мои убеждения, встать на колени и умолять этих собак относиться к нам с уважением. Это не поможет, я уверяю тебя, Хани. Если ты предложишь мне повесить на шею «Агнца Божьего», я не возьму его. Если бы я только могла получить оружие! Если я не найду нож, я, по крайней мере, воспользуюсь огнем.
— Это будет бесполезно. — Она уставилась во мрак. Выражение отчаянья было на ее лице, и я чувствовала, что она думает об Эдуарде.
Я не знала, как долго мы лежали в этой каюте. Кажется, я спала, обессилев от тревог. Я проснулась, не понимая, где нахожусь. Покачивание судна и скрип балок быстро заставили меня вспомнить все.
Я с трудом различила фигуру Хани возле меня. Рожок фонаря покачивался из стороны в сторону, свет его был слабым. И ужас нашего положения снова навалился на меня.
Я знала, что Хани проснулась, но мы лежали в молчании. Мы не могли ничем утешить друг друга.
Кажется, было утро. Как мы могли знать это? Нам не по чему было определить время. Язык был сухим, а губы запеклись. Возможно, я и была голодна, но мысли о еде вызывали отвращение.
Мы пролежали, вероятно, час или более, когда дверь, наконец, открылась.
В ужасе мы вскочили. Это был человек, который нес миски с чем-то похожим на суп.
Он произнес: «Olba podrida!»— и указал на миски. Я хотела схватить их и бросить ему в лицо, но Хани сказала:
— Поешь! Мы почувствуем себя лучше, когда поедим. И сможем вынести то, что нам еще предстоит.
Я знала, что она думала о своем неродившемся ребенке.
Мы взяли миски. Пища пахла приятно. Человек поклонился и вышел. Хани уже принялась за еду. Ее аппетит усилился с тех пор, как она забеременела. Она привыкла говорить, что это голодный ребенок требует питания.
Я тоже попробовала еду. Она была острой и теплой и понравилась мне.
Мы поставили миски на пол и с тревогой стали ждать. Прошло немного времени, когда появился другой посетитель. Это был человек, которого, как я слышала, называли капитаном.
Он вошел в комнату и остановился у дверей, разглядывая нас. В нем чувствовались благородство и учтивость, что внушило мне оптимизм.
На плохом английском он произнес:
— Я капитан судна. Я пришел поговорить с вами. Я ответила:
— Лучше скажите, что все это значит.
— Вы на борту моего судна. Я взял вас в плаванье.
— Для чего? — спросила я.
— Этой вы поймете позже.
— Вы похитили нас из дома! — закричала я. — Мы благородные женщины, не привыкшие к грубому обращению. Мы…
Хани положила руку на мою, удерживая меня. Капитан заметил это и одобрительно кивнул.
— Незачем протестовать против того, что сделано, — сказал он.
— Однако я протестую. Вы совершили безнравственный поступок.
— Я пришел не для того, чтобы говорить о таких вещах и попусту тратить время. Я пришел сказать вам, что я повинуюсь приказам.
— Чьим приказам?
— Одного из тех, кто командует мной.
— Кто, умоляю?
Хани снова удержала меня.
— Не торопись, Кэтрин, — сказала она.
— Вы умны, — сказал капитан. — Мне жаль, что вас захватили. Этого не должно было случиться. — Он прямо посмотрел на Хани. — Ошибка, понимаете?
— Если вы объясните, что все это значит, мы будем вам благодарны, — сказала Хани смиренно.
— Я могу заверить вас, что если вы будете вести себя осмотрительно, с вами на корабле ничего дурного не случится. Здесь находятся матросы, которые в море уже много месяцев… вы понимаете. Они могут быть грубы. Поэтому вы должны быть осторожны. Я не хотел бы, чтобы вас подвергли оскорблениям на моем корабле. Это против моих желаний и желаний тех, кто командует мной.
— С нами были схвачены и другие — Дженнет, моя служанка. Что с ней? — спросила, я.
— Я выясню, — пообещал он мне. — Я сделаю все, чтобы обеспечить вам удобства… всем вам.
Я с интересом взглянула на него. Он продолжал смотреть на Хани известным мне взглядом. С волосами, рассыпанными по плечам, она была само очарование. Она выглядела необычайно беззащитной, и все мужчины всегда испытывали желание охранять ее. Мне кажется, это касалось даже испанских капитанов пиратских кораблей.
— Вам неудобно здесь, — сказал он. — Мы продолжим разговор в более подходящих условиях. Пойдемте со мной и поедим. Мне кажется, вы съели совсем немного.
Хани и я обменялись взглядами. Манера, в которой капитан разговаривал с нами, немного успокоила меня. Он не был грубым матросом, обращался с нами, как будто мы были гостями на его корабле, что вселяло надежды.
Запах топленого сала и стряпни распространялся по коридору. Галион кренился так, что нам приходилось цепляться за перила, которые тянулись от одного конца коридора в другой. Спотыкаясь, мы шли за капитаном. Он открыл дверь и посторонился, пропуская нас вперед.
Это была его каюта. Она оказалась довольно просторной, с обшитыми панелями переборками и походила на маленькую комнатку. Везде находились книги и инструменты. Основное место занимал длинный привинченный к полу стол. Я заметила также стоявшую на лафете пушку, смотрящую в амбразуру. Одна из панелей была украшена гобеленом, изображавшим сдачу Гранады королеве Изабелле и королю Фердинанду.
Я поразилась, увидев, что на корабле могло быть столько удобств.
— Прошу садиться, — сказал капитан, придерживая кресла. — Я позабочусь о еде.
Мы сели, босоногий матрос вошел и накрыл на стол. Вскоре принесли дымящиеся тарелки с чем-то, похожим на бобы с соленым мясом.
— Возможно, вы и не проголодались, но неплохо перекусить еще, — сказал он.
— Не можете ли вы сказать мне, почему убили моего мужа? — спросила Хани.
— Не могу. Я не покидал корабля.
— Знаете ли вы других похитителей?
— Это было целью нашей миссии.
— Грабить наше побережье, чтобы захватить женщин… — начала я.
— Нет, — возразил капитан. — Взять вас. Вы все поймете в свое время.
Затем Хани мягко сказала:
— А вы тоже должны понять, что мы сбиты с толку. Мы хотим знать, что все это значит. Мы боимся, что вы доставили нас сюда, чтобы…
Он вежливо улыбнулся ей:
— С вами ничего плохого не случится на моем корабле, если вы будете подчиняться моим приказам. Я приказал команде не трогать вас. — Он смотрел на меня, затем повернулся к Хани:
— Я прикажу, чтобы вы тоже были неприкосновенны.
— Она уже подвергалась домогательствам.
— Я обещаю…
Хани потрогала «Агнца Божьего».
— Это спасло меня, — сказала она. — Это и Джон Грегори.
— Любой человек, который отважится тронуть вас, заплатит за это своей жизнью, — пообещал
