получат вечное проклятие.
— Я пытаюсь спасти вас.
— Почему?
— Потому, что хочу увидеть рождение ребенка.
— И когда он родится, я покину вашу ненавистную страну. Я вернусь домой. Я жду этого дня.
— Вы переутомились, — сказал он. — Отдохните немного. Я пришлю успокоительное.
Когда он ушел, я лежала, думая о нем, было облегчением перестать размышлять об этой ужасной сцене, и я удивилась его терпимости ко мне. Было сказано достаточно, чтоб подвергнуть меня допросу и пыткам инквизиции, он же был мягок со мной. Он отдал мне маленького Карлоса, и когда я думала об этом ребенке и о еще не родившемся, то презирала себя за то, что дала выплеснуться своим чувствам. Я должна быть осторожной, должна сохранить себя… ради них. Я ничего не совершу, чтобы подвергнуться опасности. Я должна благодарить дона Фелипе за то, что он показал мне опасность, которая подстерегает меня.
Я внимательно слушала Джона Грегори. Я могла прочесть «Верую», ответить на вопросы, которые он мне задавал. Я делала успехи.
Мы мало разговаривали. Он был грустным, тихим человеком, и я убеждена, что он раскаивался, что участвовал в моем похищении.
Однажды, после наставления, я сказала:
— У вас есть что рассказать мне, если бы вы только захотели.
— Да уж, — неопределенно произнес он.
— Вы грустите, не так ли?
Он не ответил, и я продолжала:
— Вы, англичанин, продались испанцам!
— У меня не было выбора.
И постепенно он рассказал мне свою историю.
— Я был моряком, — сказал он, — и служил у Джейка Пенлайона.
— Так вы знали его?
— Я испугался, когда мы столкнулись лицом к лицу, что он узнает меня, и он узнал. Я боялся, что он опознает меня в Девоне.
— Он сказал, что где-то видел вас раньше.
— Да, видел, но в другой одежде. Он знал меня английским моряком, членом его экипажа. Я и оставался бы им по сей день, если б не был захвачен. Мы попали в шторм, великий океан бурлил вокруг нас. Мы не ожидали, что выживем, и надеялись только на капитана, Джейка Пенлайона. Видеть его, бушующего на палубе, отдающего команды, грозящего тем, кто не подчинится, наказанием, страшнее вечных мук в аду, было великолепным зрелищем для уставших, испуганных матросов. Среди моряков существует легенда, что он непобедим.
Они не затонули благодаря Джейку Пенлайону, но должны были встать в бухте для ремонта. Во время стоянки Джон Грегори с другими матросами сел в шлюпку, чтобы обследовать море и найти, где можно пришвартоваться.
— Нас захватили испанцы, — сказал Джон Грегори, — и увезли в Испанию.
— А там?
— Отдали в руки инквизиции.
— Шрамы на щеках, запястьях, на шее… и другие…
— Это оттуда. Меня долго пытали и приговорили к сожжению.
— Вы были близки к ужасной смерти, Джон Грегори. Что же вас спасло?
— Они поняли, что могут извлечь из меня выгоду. Я был англичанином, который по принуждению принял их религию. Мне сказали, что я могу стать священником. Вспомните, они пытали меня. Я знаю, что значит умереть страшной смертью. Я отрекся. И мне дали свободу. Сам не знаю, почему. Они редко бывают столь снисходительны, и тогда я понял, что меня будут использовать как шпиона. Я несколько раз бывал в Англии во время правления последней королевы. А затем меня отдали в услужение к дону Фелипе. И он послал меня с этим поручением.
— Почему вы не остались в Англии, хотя имели такую возможность?
— Я стал католиком и не знал, что со мной произойдет, если я снова попаду в руки инквизиции.
— А что бы произошло, если бы вас поймали в Англии?
Он поднял руки и глаза вверх.
— А Ричард Рэккел?
— Он английский католик, преданный Испании.
— Дон Фелипе сделал вас орудием своей мести. И вы пошли на это.
— У нас не было выбора. Ради ребенка вы забыли гордость и принципы. Так и я. Моя жизнь дорога мне, ведь я уже страдал от пыток инквизиции. Из-за этого я сменил веру, пошел против своих соотечественников, чтобы спасти свое тело от дальнейших мучений и чтобы жить дальше.
— Соблазн был велик, — сказала я.
— Надеюсь, теперь вы станете думать лучше обо мне.
— Достаточно уже того, что я поняла ваш выбор. Вам надо было спасать не только тело от пыток, но и саму жизнь.
Он облегченно вздохнул.
— Я давно хотел вам это рассказать, и, когда мы сидели днем на площади, я решил, что сделаю это.
Я кивнула, а он оперся подбородком о руки и погрузился в прошлое. Думаю, сначала он вспомнил тюрьму испанской инквизиции, затем свою жизнь до приезда в Англию и похищение трех невинных женщин, а также те далекие времена, когда был матросом у капитана Джейка Пенлайона.
Я исповедовалась в грехах священникам на гасиенде и посетила собор. Окропив себя святой водой, я поставила свечи святым.
Я была вынуждена делать то, что от меня ожидали, пока не родится ребенок.
Я ждала этого дня. Более того, страстно желала, чтобы долгие месяцы ожидания кончились.
Дон Фелипе приглашал меня теперь ужинать с ним. Я размышляла об этих встречах и поняла, что он не так равнодушен ко мне, как хочет показать, иначе зачем бы он приглашал меня.
Теперь я располнела. Прошло лето, роды должны были произойти в январе. Повивальная бабка регулярно навещала меня. Она делала это по распоряжению дона Фелипе. Она часто смеялась и трясла головой:
— Этот ребенок получит все лучшее, — сказала она. — Приказ дона Фелипе — ., и все сделано. — Она гордилась своим английским и любила демонстрировать его. — Это совсем не похоже на то, когда бедный младенец приходит в мир.
Она имела в виду Карлоса, и я представила, что было, когда безумная Изабелла ожидала ребенка. Казалось иронией судьбы, что ребенок его жены был столь нежеланен, в то время как появление на свет моего всячески облегчалось.
«Снова его гордость, — думала я, — поскольку, в конце концов, это все же был его ребенок».
Между доном Фелипе и мной установились новые отношения.
Он рассказывал мне, что происходило в Англии, всегда с оттенком предубеждения, которое я научилась не замечать. Мы ужинали без Хани и Дженнет. Не потому, что я стремилась избегать их. Безмятежность Хани, радость Дженнет от ее нынешнего положения утешали меня. Они взяли себе Карлоса. Дженнет обожала его. Он был вторым после ее Жако, и, конечно же, мальчики становились более похожими с каждым днем. Меня веселила нелепость этой ситуации. Два сына Джейка Пенлайона жили с нами, а он не знал об их существовании.
Дон Фелипе, как и все испанцы, несомненно, интересовался Англией и через гостей гасиенды получал сведения о ней.
Он был глубоко разочарован, что события обернулись не так, как он предполагал. Он верил, что
