куст или дерево, или камень, где ты собираешься отдохнуть, то твои глаза могут дать тебе почувствовать, является ли это место лучшим местом для отдыха.
Я опять стал упрашивать его описать на что похожи эти чувства. Но он то ли просто не мог их описать, то ли просто не хотел этого делать. Он сказал, что я должен попрактиковаться в выборе места и затем он мне скажет, подействовали мои глаза или нет.
Один раз я уловил вид того, что, как мне показалось, было галькой, отражавшей свет. Я не мог увидеть этого света, если бы я сфокусировал мои глаза на ней, но если я охватывал участок быстрыми взглядами, то я мог уловить какого-то рода слабый отблеск. Я указал это место дону Хуану. Оно находилось на середине открытой незатененной площадки, лишенной густых кустов. Он громко расхохотался и затем спросил меня, почему я выбрал именно это место. Я объяснил, что увидел отблеск.
– Мне нет дела до того, что ты видел, – сказал он. – ты можешь увидеть слона. Что ты почувствовал, вот что важно.
Я не чувствовал ничего совсем. Он бросил на меня загадочный взгляд и сказал, что он хотел бы составить мне компанию и сесть отдохнуть вместе со мной там. Но он собирается сесть где-нибудь еще, пока я буду испытывать свой выбор.
Я сел, а он смотрел на меня с любопытством с расстояния 10-15 метров. Через несколько минут он начал громко смеяться. Каким-то образом его смех нервировал меня. Он выводил меня из себя. Я почувствовал, что он насмехается надо мной и рассердился. Я начал сам у себя спрашивать мотивировки к тому, чтобы находиться здесь. Что-то было явно неладным в том, как протекали наши взаимоотношения с доном Хуаном. Я почувствовал, что я просто пешка в его когтях. Внезапно дон Хуан бросился ко мне со всей быстротой и потащил меня за руку волоком 3-4 метра. Он помог мне подняться и вытер пот со лба. Тут я заметил, что он выдохся до последнего предела. Он похлопал меня по спине, и сказал, что я выбрал неправильное место, и ему пришлось спасать меня действительно срочно, потому что он увидел, что место, где я сидел, готово было уже захватить все мои чувства. Я засмеялся. Картина того, как дон Хуан бросился на меня, была очень забавной. Он действительно бежал, как юноша. Его ноги двигались так, как если бы он захватывал мягкую красноватую землю пустыни для того, чтобы катапультироваться через меня. То я видел, что он надо мной смеется, а то через секунду он уже тащил меня за руку.
Через некоторое время он стал уговаривать меня продолжить поиски подходящего для отдыха места. Мы продолжали идти, но я не замечал и не «чувствовал» совершенно ничего. Может быть, если бы я был более расслаблен, то я бы заметил или почувствовал что-нибудь, однако, я перестал сердиться на него. Наконец, он указал на какие-то камни, и мы остановились.
– Не разочаровывайся, – сказал дон Хуан. – нужно долгое время, чтобы правильно натренировать глаза.
Я ничего не сказал. Я не собирался разочаровываться из-за чего-то, чего я совсем не понимал. Однако, я был вынужден признать, что уже трижды, с тех пор как я начал навещать дона Хуана, я становился очень сердит и бывал разъярен до такой степени, что чуть ли не заболевал, сидя на тех местах, которые он называл плохими.
– Трюк состоит в том, чтобы чувствовать глазами, – сказал он. – сейчас твоя проблема в том, что не знаешь, что чувствовать. Однако же это придет к тебе с практикой.
– Может быть, ты скажешь мне, дон Хуан, что я должен чувствовать?
– Это невозможно.
– Почему?
– Никто не может тебе сказать, что ты будешь ощущать. Это не тепло и не свет, и не сияние, и не окраска. Это что-то еще.
– Можешь ты описать это?
– Нет. Все, что я могу сделать, так это дать тебе технику. Как только ты научишься разделять изображения и видеть все вдвойне, ты должен фокусировать свое внимание на участке между этими двумя изображениями. Любое изменение, стоящее внимания, будет происходить именно там, в этом районе.
– Какого рода эти изменения?
– Это неважно. Важно чувство, которое ты будешь получать. Все люди различны. Ты видел отблеск сегодня, но это ничего не значит, потому что отсутствовало чувство. Я не могу тебе рассказать, как чувствовать, ты должен научиться этому сам.
В течение некоторого времени мы отдыхали в молчании. Дон Хуан закрыл свое лицо шляпой и оставался неподвижным, как если бы спал. Я ушел в записывание своих заметок, пока он не сделал внезапного движения, которое заставило меня подскочить. Он резко сел и посмотрел на меня, делая гримасу.
– У тебя есть склонность к охоте, – сказал он. – именно этому ты должен учиться охоте. Ты больше не будешь говорить о растениях.
Он выставил на секунду вперед свою челюсть, затем хитро добавил:
– Во всяком случае, я не думаю, что нам придется это когда-либо делать. Не так ли? – и засмеялся.
Остаток дня мы провели, бродя в разных направлениях, в то время, как он давал мне невероятно детальные объяснения о гремучих змеях. То, как они гнездятся, то, как они двигаются, их сезонное поведение, их уловки и их привычки. Затем он продолжал разрабатывать каждый из пунктов, которые заметил и, наконец, он поймал и убил большую змею. Он отрезал ей голову, вычистил внутренности, ободрал, а мясо пожарил. В его движениях была такая грация и ловкость, что чистым удовольствием было просто находиться рядом с ним. Я слушал его и следил за ним очарованно. Концентрация внимания у меня была настолько полной, что весь остальной мир практически исчез.
Есть змею было грубым возвращением в мир обычных дел. Я почувствовал тошноту, как только начал жевать кусочек змеиного мяса. Это было ложное отвращение, поскольку мясо было прекрасно. Но мой желудок, казалось, был независимой единицей. Я едва смог проглотить кусочек. Я думал, что у дона Хуана будет сердечный приступ из-за того, как он смеется.
После этого мы уселись для ленивого отдыха в тени скал. Я начал работать над своими заметками, и их объем заставил меня понять, что он дал мне поразительно большое количество информации о гремучих змеях.
– Твой охотничий дух вернулся к тебе, – сказал дон Хуан с серьезным видом. – теперь ты попался.
– Прошу прощения?
Я хотел, чтобы он уточнил свое заявление относительно того, что я попался, но он только смеялся и повторял его.
– Как я попался? – настаивал я.
– Охотники всегда будут охотиться, – сказал он. – я сам охотник.
– Ты хочешь сказать, что охотишься для того, чтобы жить.
– Я охочусь для того, чтобы жить. Я могу жить повсюду на земле.
Он указал рукой на все окружение.
– Быть охотником значит, что ты много знаешь. Это значит, что ты можешь видеть мир по- разному. Для того, чтобы быть охотником, нужно быть в совершенном равновесии со всем остальным. Иначе охота превратится в бессмысленное повседневное занятие. Например, сегодня мы поймали змейку. Я вынужден был извиниться перед ней за то, что прервал ее жизнь так внезапно и так окончательно. Я сделал то, что я сделал, зная, что моя собственная жизнь так же будет оборвана однажды тем же самым образом – внезапно и окончательно. Так что в целом мы и змеи на одной ступеньке. Одна из них накормила нас сегодня.
– Я никогда не понимал такого равновесия, когда я охотился, – сказал я.
– Это неправда, ты не просто убивал животных. Ты и твоя семья ели дичь.
Его заявление несло в себе уверенность человека, который был там. Разумеется, он был прав. Были времена, когда я снабжал случайным мясом дичи всю мою семью.
После колебания я спросил:
– Откуда ты узнал об этом?
– Определенные вещи я просто знаю, – сказал он. – хотя я не могу тебе сказать, как.
