Большой Гэс Макей. Можно сказать, он один из приближенных Хоффы. Довольно приятный парень, ростом с Кинг-Конга, вежливый такой — в общем, совсем как Юджин Дебс[20] , только сбившийся с праведного пути. В руководстве профсоюза водителей почти все такие… Он просил меня передать, что Хоффа хочет заключить с вами сделку.
— Пусть обратится к министру юстиции, Стюарт.
— Честно говоря, он не доверяет Бобби. И потом, это сделка совсем иного рода.
— Что же это за сделка? Мне просто любопытно.
— Макей сказал, что Хоффа не станет болтать о том, как угодил за решетку Дэйв Бек.
Джек перехватил мой взгляд, я пожал плечами. В конце концов, я не несу ответственности за поведение Хоффы.
— Я об этом ничего не знаю, — сказал он Стюарту, с полным безразличием на лице. — И вообще это дело прошлое.
— Макей также намекнул, что Хоффе известны, как он выразился, “государственные тайны”, связанные с операцией на Кубе.
— Все это чушь собачья, Стюарт. Неужели вы явились сюда, чтобы сообщить мне подобную ерунду. — Джек уже не скрывал своего гнева, и у Стюарта на лбу выступили капельки пота. Однако я догадывался, что Стюарта ожидает кое-что похуже, чем гнев Джека Кеннеди, если он не выскажет всего, что ему поручено передать.
Стюарт вытер лицо носовым платком.
— Макей сказал мне еще кое-что, — продолжал он. — Но мне как-то неловко говорить об этом и… э… это дело
Джек устремил на него ледяной взгляд.
— Это… э… касается Мэрилин Монро, господин президент, — выпалил Стюарт. — Похоже, она всем рассказывает, что вы собираетесь развестись с миссис Кеннеди и жениться на ней. У Хоффы есть доказательства на этот счет, уж не знаю, откуда и каким образом он их достал. Макей говорит, что, если вы не согласитесь на сделку, Хоффа передаст эти материалы в газеты. — У Стюарта был виноватый вид. — Прошу извинить меня, господин президент. Но я подумал, что вы должны знать об этом.
Лицо Джека приобрело пепельно-серый оттенок, но он был опытным политиком и не стал открыто выражать свой гнев перед Стюартом. Он поднялся, коротко пожал гостю руку и поблагодарил его за визит.
У двери Джек обернулся, посмотрел на Стюарта пугающе-напряженным взглядом и тихо, так, чтобы не слышали ожидавшие его за дверью адъютант и охранник из морской пехоты, произнес:
— Стюарт, будьте добры, передайте мой ответ. Президент говорит, что Хоффа может убираться ко всем чертям.
Затем он повернулся и быстрым шагом вышел в коридор. До нас со Стюартом донеслись звуки настраиваемой виолончели.
Когда я прощался с Джеком, покидая Белый дом после концерта, он, глядя на меня тяжелым взглядом, прошептал:
— Никогда больше не смей устраивать мне такие встречи!
На следующий день мы встретились с Джеком в Овальном кабинете. Он все еще находился под впечатлением от разговора со Стюартом и поэтому был не в духе. Мария не преминула отметить, что Джек довольно-таки холодно попрощался со мной, когда мы уходили с приема. С тех пор его отношение ко мне почти не изменилось.
Я не собирался указывать ему, что Хоффа решился на шантаж из-за Бобби, который, вопреки моим советам, не оставил попыток посадить его в тюрьму. Бобби был одержим этой идеей, и Джек не мог этого понять, как не мог и уговорить брата перестать преследовать Хоффу.
Джек бросил на меня раздраженный взгляд и сказал:
— Я обдумал то дело, Дэйвид.
— Какое дело? — спросил я.
— Назначить тебя послом в Лондон. Помнишь, я обещал тебе, что подумаю?
Джек еще не назначил нового посла в Англии, и мне иногда приходило в голову, что ему, возможно, доставляет удовольствие дразнить меня, как дразнят морковкой ослика. Конечно же, я все еще
И тем не менее меня охватило едва заметное, но все же ощутимое волнение. Джек занимал президентское кресло уже несколько месяцев. За это время он приобрел уверенность, научился ориентироваться в правительственной кухне — теперь ему легче было принять решение о назначении посла, рассуждал я и, сидя в кресле, с надеждой подался вперед.
Джек нахмурился.
— Я не могу сделать этого, — произнес он резко и решительно, словно бросаясь в пропасть.
Я на мгновение растерялся.
— Не можешь? — переспросил я. — Почему? — Я подумал, что Джек, возможно, мстит мне за встречу со Стюартом.
— Не буду расхваливать твои деловые качества, Дэйвид. Мы оба знаем, что ты справился бы с этой работой. Но я хочу направить туда человека, который пользуется доверием в правящих кругах.
— У них? — Я хотел было напомнить ему, что правящие круги Великобритании были возмущены, когда перед войной послом США в этой стране был назначен его отец, однако Рузвельта это не остановило. Но, прежде чем я успел что-либо возразить, он выпалил:
— Нет, у нас. — Не желая встречаться со мной взглядом, он повернулся в кресле и стал смотреть в окно, выходящее в сад. — Англичане важны для нас, — сказал он. — Они — единственные настоящие наши союзники в Европе, которые не станут вступать в сговор с русскими за нашей спиной. В Лондон я должен направить такого человека, который пользуется доверием наших внешнеполитических ведомств, Дэйвид, — Совета по делам внешней политики, обозревателей, пишущих для “Форин афферс” и так далее.
— Но большинство из этих людей — республиканцы, — заметил я. — Духовные последователи Нельсона Рокфеллера. Они тебе не друзья.
— Да, — сухо отозвался он. — Я должен привлечь этих людей на свою сторону. Хочу предложить сенату кандидатуру Дэйвида Брюса. И я хотел, чтобы ты узнал об этом от меня.
Я понял, что задумал Джек. Он хотел застраховать себя от критики со стороны правых кругов, распространить свое влияние на внешнеполитические ведомства, чтобы не дать им возможности вновь ополчиться против него, как это произошло после неудачной операции на Кубе, возможно, даже переманить на свою сторону “мозговой трест” Нельсона Рокфеллера на тот случай, если на выборах 1964 года Нельсон станет главным кандидатом в президенты от республиканской партии…
Это был умный ход, но я испытал глубокое разочарование, ведь я так долго надеялся. И я был разгневан. Я знал Брюса — он был довольно приятный парень, но я не считал его своим союзником. Однако с президентом Соединенных Штатов Америки не спорят.
— Премного благодарен, — сказал я, не скрывая своего гнева.
У меня возникло желание подняться и уйти, но я — не знаю почему — погасил свой порыв; возможно, я поступил так в знак нашей доброй дружбы с Джо, а может, просто потому, что не мог заставить себя ненавидеть Джека.
Лучше бы он вообще не заводил разговора о моей просьбе назначить меня послом в Великобритании. Пусть бы моя просьба так и осталась без ответа. Я не сомневался, что Джек желал того же самого, но, будучи президентом, он, разумеется, не мог так поступить.
Политика, рассуждал я сам с собой, это игра для взрослых. В политике не принято считаться с чувствами других. И я, конечно, хорошо понимал это.
В моем сознании возник образ Мэрилин. Мне следовало бы как-то объяснить ей, насколько опасно
