— Да они ночью бутылками дрались. Потом хотели дом поджечь. Я рискнул — полицию вызвал. Полицейские ничего оказались, трезвые. Так что если тебе Вовка нужен, то не раньше чем через месяц.
И снова стал дымок потягивать. Я говорю:
— Мне пистолет нужен. Продашь?
Он промычал что-то — продам, мол, все нормально.
Я хотел свою цену предложить, но он так рукой замахал: погоди, мол, я еще два раза затянусь из своей дудочки, и мы все решим. Ну, затянулся он и говорит:
— Мне кажется, ты не очень хороший человек. Вот ведь, думаю!
— Ну, предположим, — говорю. — Что дальше?
Он мне и выдал:
— Ты не очень достоин того, чтобы я тебе пистолет продавал.
— Зато у меня деньги есть!
— Да бог с ними, с деньгами, — отмахнулся он. — У меня они тоже есть. Я вообще-то пури делаю на продажу. Ты, когда шел, на пури-то не наступил? Ты смотри, не наступай. Пури — это мой хлеб, а оружие — так, баловство.
Ну, достал он меня. Я говорю:
— Так как насчет этого дела? Есть у тебя пушка или нет?
А он снова дымок из дудочки потянул. Кивнул только.
Я спросил его:
— Так что, мне уходить? Вроде как недостоин я?
Сейчас, думаю, только повтори! Сразу тебе конец. Думаешь, Вовку в окно побросал, так теперь все можно, что ли?
Этот Роджер говорит:
— Хочешь свою судьбу узнать? Я будущее вижу.
— Ладно, — говорю, — кончай… Последний раз говорю. Мне пушка нужна, понял?
Он меня не слышит:
— Вижу, что настигнет тебя небывалая прежде скука. А потом все встанет на свои места…
Все, с меня хватит. Сейчас дам ему по волосатой башке, а потом возьму дудочку его и… Хотя, на самом-то деле, поостеречься стоит. Кто знает, чему он тут в своей Индии научился… Я, наверно, побледнел даже оттого, как нервы все натянулись. Я всегда, когда с собой борюсь, бледнеть начинаю. И посвистывать сквозь зубы…
Он увидел, что я слушать его не хочу.
— Значит, — говорит, — не нужно тебе будущее знать… Это, в общем-то, верное решение, ладно. Тогда давай, я бога попрошу, чтобы он какое-нибудь твое желание исполнил?
— Хочу быть терпеливым, — говорю как можно ласковей, — и добрым. Как бойскаут. Только побыстрее. Для нас обоих лучше будет…
А сам прикидываю, как сейчас начну его в ковер закатывать. Сам потом найду, где у тебя оружие лежит…
Тут он как засмеется и давай руку мне совать.
— Мы с богом, — говорит, — тобой довольны. Бог говорит: «Так и быть, дай ему пистолет. Сейчас можно».
Ну, думаю, это другое дело. Я-то думал он просто издевается, потому что он такой в себе уверенный и крутой. А на самом деле это что-то вроде ритуала. Ладно, мне не жалко. Смотрю, он продолжает руку протягивать. Я пожал. Ну, думаю, ничего себе! И говорю ему:
— Ну ты и замерз! Рука-то как лед.
А он глядит как ни в чем не бывало.
Тут меня понесло, я даже не совсем соображал, что говорю. Так бывает иногда: проймет вдруг, и надо выговориться, чтобы с мыслями развязаться. Говорю ему:
— У тебя что, одежды никакой нет? Чего голый сидишь? Ерундой тут занимаешься, а на здоровье наплевать! У тебя оружия много. Если ты помрешь, кому оно достанется? Вовке, что ли? Или девчонке этой? Что она с ним делать-то будет? Да и вообще, куда она без тебя денется? Ты бы хоть следил за своей сестрой…
Ну, я понимаю, что это все не мое дело, но, наверно, это дым на меня подействовал. Я даже и про пистолет думать забыл. Чуть-чуть на крик не сорвался, голос только охрип.
— Стыдно, Роджер! По какому праву ты в эту Индию от действительности спрятался? Девчонка черт знает чем занимается, а ты ей позволяешь! Вот из-за такого безразличия вся Америка к чертовой матери пошла…
Тут он меня остановил:
— Ладно, мы с сестрой разберемся. А пистолет я тебе бесплатно дам, но ты обещай мне его обратно принести.
— Само собой, — говорю. — Только ты мне газовый найди, как у сестры. Чтобы из него убить было нельзя…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Марина Ивановна, Сенечкина хозяйка, шла по городу. Ей было холодно.
Шли улыбающиеся люди, они словно не замечали навалившегося на Марину Ивановну холода. Марина Ивановна шла все медленнее.
Мимо Марины Ивановны шла стройненькая администратор Нина. Она думала о Мурке и улыбалась. Думала о муже, который починил лыжи и опять их сломал, и переставала улыбаться. Думала о себе и об иностранных журналах с неграми и снова делала улыбку.
Директор детской студии Борис Невзрослейко парами вел детей. Дети ступали в ногу. «Ваш долг — гармоничное развитие, — внушал Борис Невзрослейко. — Поэтому не спорьте. Сегодня все идем на синхронное плавание».
А вон пошел, подпрыгивая, Анатолий Горшков. На плечах у него новые погоны редактора «Странички творчества». Он смеется и, не переставая подпрыгивать, раскланивается с прохожими. Он завел себе собачку. Собачка встречает Толика с работы. В зубах она несет книжицу «Как сделать, чтобы люди тебя любили».
Вот поехал таксист Фёдорыч. Он поставил новый бесплатный датчик с ультразвуком. Этот датчик рассчитан также и на птиц. Но до сих пор прибор несовершенен. Культурный таксист не должен давить лягушек и ящериц. Но ультразвук не действует на лягушек и ящериц. Испытания комиссии по шоферским датчикам при президенте это доказали. Таксист Фёдорыч не вполне доверяет испытаниям. Он надеется, что летом, когда появятся лягушки и ящерицы, ультразвук на них все-таки подействует. А если нет — то Фёдорыч своими руками усовершенствует прибор.
Марина Ивановна захотела пива. Но ее не пустили в магазин, а в киоске просто вежливо отказались обслуживать. Потом на Марину Ивановну залаял карликовый пудель, хотя ему явно мешал лаять крепкий намордник. (По президентской программе все собаки на улице должны быть в наморднике.) Но неприятности Марины Ивановны на этом не кончились. Возвращаясь домой, она столкнулась у подъезда с Романом Афанасьевичем, членом профсоюза.
— Вы, Марина Ивановна, постыдились бы пальто надевать на нижнее белье, — заметил Роман Афанасьевич. — И умылись бы хоть разок. От вас даже кошки отворачиваются.
Марина Ивановна прошмыгнула на лестницу, запахнув засаленное пальто. Навстречу спускалась Света, кандидат наук. Увидев Марину Ивановну, Света пошла пятнами.
— Вы!.. — сказала она. — Муж мне все рассказал. Если еще раз вы посмеете выражаться матом в присутствии моего ребенка, я сделаю все, чтобы вас насильно освидетельствовал психиатр.
Напротив квартиры сержанта Шнурко было написано:
