Точную причину взрыва установить не удалось. Скорее всего, обогреватель, включенный Мариной Ивановной и незамеченный Сенечкой, был не совсем исправен. Вряд ли он раскалился и поджег занавеску на окне, которую Марина Ивановна в молодости вышивала своими руками. Видимо, все-таки просто произошло короткое замыкание. Как бы то ни было, в доме, где жили кандидат наук Светлана, нянечка Настя, член профсоюза Роман Афанасьевич и где Сенечка снимал комнату, случилось возгорание. Однако возгоранием дело не ограничилось. Как и боялись соседи, взорвался газ. Неизвестно, была ли утечка газа изначально, или просто загорелся или сплавился резиновый шланг, по которому газ поступал в плиту. В общем, как написали потом газеты, используя нелюбимый Сенечкин штамп, «в доме прогремел взрыв».
И очень громко прогремел. Сержант Шнурко и Старобабин увидели, как полетел кусок стены. Они вскочили и поняли, что попали в ловушку.
Казалось, что жулик и милиционер успеют выбраться. Пожар подбирался к ним неохотно. Сначала пламя, явившись из пролома, съело бумаги на столе и оконную занавеску, потом принялось за сам стол и стулья, захватив по пути шкаф.
Но беда в этот вечер все-таки случилась. Замок сержанта Шнурко защелкнулся, а ключ застрял и отказывался поворачиваться.
— Проклятая китайская технология! — закричал сержант Шнурко. — Сейчас во всех милицейских участках такие замки.
Старобабин внимательно посмотрел на сержанта Шнурко.
— Раз суждено нам вместе умереть, — сказал жулик, — то, может быть, сделаем, как встарь?
— Что именно? — спросил сержант Шнурко.
Старобабин взял его за руку.
— Всегда мы вас, ментов, е… ли, — сказал он. — Пока вся эта хрень с обновлением России не случилась.
Сержант Шнурко кашлянул. Дым сгущался и попадал ему в рот. Потом сержант Шнурко согнулся в пояснице и уперся руками о скамеечку. Он вздохнул и закрыл глаза.
— Последний раз… — прошептал Старобабин.
Он пристраивался позади милиционера.
Если бы в комнате был кто-то третий, он бы все равно ничего не увидел. Всю комнату заволокло дымом. Слышно было, как трещат от жара перекрытия и лопаются пузыри краски на стенах. Из гибнущего дома выбегали люди. Нянечка Настя захватила кастрюли. Кандидат наук Светлана тащила свои научные работы. Ее муж нес ребенка. Член профсоюза Роман Афанасьевич прижимал к груди членский билет и портрет президента.
Когда потом осматривали место пожара, то нашли два обгорелых трупа, лежащих так, словно в последнюю минуту жизни они ходили паровозиком. В трупах опознали бывшего сержанта Шнурко и известного вора Старобабина.
Следственные органы пребывали в недоумении, с какой целью бывший сержант Шнурко привел Старобабина в свою квартиру, а не сдал его органам милиции. Только через несколько дней было готово заключение психологов. Психологи обосновывали версию, что сержант Шнурко страдал маниакально- депрессивным расстройством и действовал, подчиняясь эмоциям. То есть всякий раз, когда сержант Шнурко сознавал свою бесполезность для общества, он выслеживал Старобабина, задерживал и отводил в свою квартиру. Вместо того чтобы сообщить о поимке рецидивиста властям, на следующий день сержант Шнурко отпускал Старобабина, чтобы в будущем иметь возможность вновь задержать его.
Таким образом, объяснились случаи, когда известного всему городу Старобабина, схваченного на месте преступления простыми гражданами, уводил человек в милицейской форме, а наутро этот же Старобабин совершал новое преступление.
Все газеты сообщили об этой новости: в городе больше не осталось ни одного криминального элемента, и законопослушные граждане могут спать спокойно. Сам президент выступил по телевизору, воздав должное отставному сержанту Шнурко, благодаря которому с преступностью было покончено. Президент также посетовал на скоропалительное решение об увольнении сержанта из органов.
Президент, в частности, сказал:
— Хотя сержант Шнурко был человеком, как говорят, чересчур эмоциональным, не вполне адекватно реагирующим на нашу действительность, в итоге и он оказался полезным Обновленной России…
…кажется, что-то взорвалось. Это совсем недалеко!
— Какая разница? — сказала она. — Или ты хочешь сбегать посмотреть?
Что это с ней, думаю, случилось?
А она пальчиками застывшими скрипочку сжимает. Словно скрипочкой от взрыва защищается.
Только что была бойкая, шутила. Надо мной подшучивала, что я ничего насчет Марины Ивановны не понял. Да мне все они надоели уже, честное слово! Все загадки у них, недомолвки. То Кабинетов, то Галина эта… Галина, кстати, уверенная такая, со своими рассуждениями. А скрипачка эта — совсем другая. Я-то вижу — она в горячке какой-то, вроде лихорадки.
Ну, я ее за плечи взял, приблизил. Она не отстранилась, вялая стояла. Личико свое отвернула.
— Я боюсь, — говорит.
— Чего?
— Вообще. Я боюсь этих людей. Города. Подземного перехода.
— Почему? Город безопасный. Один Старобабин где-то бегает. А в переходе всегда тепло. Киоски светятся. Люди улыбаются, и ничего не боятся…
— Люди? — переспросила она. — Я все знаю про этих людей. На самом деле они не такие. Просто они спят. Как младенцы, когда у них пузырьки на губах… И кажутся добрыми. Не верь.
— Ладно, не верю. Но я видел по-настоящему злых людей. В Америке. И я тоже был злой. Придурка какого-нибудь на нож насадить? Легко. Но я встретил человека, который с богом разговаривал. О чем они обычно говорили — не знаю, но человек этот посмотрел на меня и попросил бога, чтобы он сделал меня добрым. И бог, видимо, сделал. Как в сказке. Ты читала сказки?
— Читала… Только мне сейчас не до сказок.
Смотрю, ей со мной все меньше интереса так стоять. Словно чего-то ждет от меня. Ну я давай ей рассказывать, как сейчас в Америке плохо. Не то, что здесь! Там-то никому ничего не кажется — соловьи там, вороны, еще ерунда какая… Никто там не спит, все за жизнь свою дрожат. А если бы кто в Нью-Йорке, скажем, в погонах на улицу вышел, так его бы тут же полицейские пристрелили.
Рассказал ей про последний свой месяц перед отъездом. Про старика Джонсона, вдову, Роджера, Генку. Она спрашивает:
— А что, твой брат, значит, так и умер на этом пустыре?
Я как поглядел на нее, чтобы она лишнего не говорила:
— Генка не умер! Еще чего… Он только сознание терял все время. Ну, я за руль сел, а он сзади за меня держался. Мне все время казалось, что он падает. Потом на нормальные улицы выехали, там я машину нашел.
Она посмотрела на меня с осуждением:
— Вот так просто взял и нашел?
— А что было делать? Метро не работает, автобусы больше одного человека за раз не подсаживают, потому что боятся. Да и не ходят там теперь по ночам автобусы… Ну вот, машину я нашел, Генку назад положил и повез его к Роджеру. Ну, к тому парню, который все время в Индию играл.
— Почему к Роджеру? — спросила она.
— Да не знаю я… Он мне каким-то нормальным показался. То есть не нормальным, конечно, а… В общем, не знаю. Все равно, мне надо было ему пистолет вернуть. Так вот, сестра этого Роджера сразу о Генке заботиться начала. Целые сутки рядом сидела, пока ему лучше не стало.
— А как тебе развод оформили? Без согласия-то…
