Хэммонд печально покачал головой, — И, однако же, если помнишь, — продолжал он, — компании, занимающиеся генной инженерией, такие, как «Генентэк энд Ситэс», все вначале занимались фармакологией. Новые лекарства для человечества. Благородная, очень благородная цель... Но, к несчастью, производство лекарств наталкивается на всевозможные барьеры. Одна только проверка в фармкомитете занимает от пяти до восьми лет... и это если повезет! Хуже того, на рынке борются разные силы! Допустим, ты придумал чудодейственное средство против рака или сердечной недостаточности... как «ГЕНИНТЕХ». И, допустим, ты хочешь выручить за одну дозу такого лекарства тысячу или даже две тысячи долларов. Ведь это твое право! В конце концов, ты же изобрел лекарство, ты оплатил расходы по его разработке и испытанию. А раз так, то ты вправе назначать такую цену, какую пожелаешь! Но неужели ты думаешь, что правительство тебе позволит? Нет, Генри, оно тебе не позволит. Больные не собираются платить за одну дозу лекарства тысячу долларов... они не скажут тебе «спасибо», а будут вне себя от ярости. «Синий крест»[12] тебе тоже ничего не оплатит. Они развопятся, что это грабеж средь бела дня. А коли так, то что-то непременно произойдет. Либо тебе не дадут патент. Либо будут тянуть с разрешением. Что-то непременно заставит тебя образумиться и продавать лекарство по более низкой цене. С точки зрения делового человека, помогать людям очень рискованно. Генри. Лично я никогда бы не помогал человечеству.
Ву уже слышал доводы Хэммонда. И знал, что Хэммонд прав: некоторые недавно созданные биоинженерные компании, занимающиеся фармпрепаратами, действительно страдали от необъяснимой бюрократической волокиты, им действительно ставили препоны при получении патентов.
— А теперь, — вновь заговорил Хэммонд, — подумай, насколько все иначе в развлекательном бизнесе. Развлечения нужны всем! И правительство в это не вмешивается. Если мне придет в голову запросить за день работы моего Парка пять тысяч долларов, кто меня остановит? В конце концов, сюда никого на аркане на тащат. И высокая плата за вход вовсе не рассматривается как грабеж на большой дороге, а, напротив, увеличивает притягательность Парка. Посещение Парка становится символом определенного статуса, а это американцы обожают. И японцы тоже, а у них денег еще больше.
Хэммонд доел мороженое, и Мария молча унесла блюдечко.
— Она не отсюда, — пояснил Хэммонд. — Она с Гаити. Ее мать — француженка... Однако как бы там ни было. Генри, ты должен помнить, что я занялся бизнесом в сфере развлечений именно потому, что хотел избавиться от вмешательства правительства, любого, в какой бы точке земного шара мы ни работали.
— Кстати, а что в других точках земного шара? Хэммонд улыбнулся:
— Вообще-то мы уже арендовали землю на Азорских островах, там будет европейский Парк юрского периода. И как тебе известно, давным-давно купили остров возле Гуама для строительства японского Парка. Работы там начнутся зимой следующего года. И через четыре года парки откроются. К этому времени прямой доход превысит десять миллиардов долларов в год, а за счет торговли, телевидения и всяких вспомогательных служб эти деньги удвоятся. Как мне докладывали, Льюис Доджсон думает, что мы собираемся разводить мирных, ручных зверюшек, но он ошибается.
— Двадцать миллиардов долларов в год! — тихо проговорил Ву и покачал головой.
— Только это между нами, — сказал Хэммонд. Он улыбнулся. — Незачем об этом особенно распространяться... Хочешь еще мороженого. Генри?
— Вы нашли его? — рявкнул Арнольд, когда охранник зашел на контрольный пост.
— Нет, мистер Арнольд.
— Найдите его!
— Я не думаю, что он здесь, в здании, мистер Арнольд.
— Тогда посмотрите в гостинице, — приказал Арнольд, — посмотрите в здании аварийной службы, в сарае, везде, где только можно, но найдите его!
— Дело в том, что... — Охранник заколебался. — Мистер Недри — такой толстый человек, да?
— Да, — кивнул Арнольд. — Он толстый. Толстый бездельник.
— М-м... Джимми, он дежурит в главном вестибюле, говорит, что видел, как толстый мужчина прошел в гараж.
Малдун резко обернулся:
— В гараж? Когда?
— Минут десять — пятнадцать тому назад.
— О Господи! — пробормотал Малдун.
«Джип» остановился, визжа тормозами.
— Извините, — сказал Хардинг.
Элли увидела в свете фар стадо апатозавров; неуклюже переваливаясь, они переходили через дорогу. Животных было шесть, каждое размером с дом. И малыш размером с взрослую лошадь. Апатозавры шествовали молча, не торопясь и даже не глядели на «джип», стоявший с включенными фарами. В какой-то момент детеныш остановился, чтобы попить из лужи, потом снова двинулся вперед.
Окажись на месте апатозавров стадо слонов, животные испугались бы машины, затрубили и встали бы кругом, чтобы защитить детеныша. Но эти животные не выказали ни малейших признаков страха.
— Они что, нас не видят? — недоумевала Элли.
— В известном смысле, да, — кивнул Хардинг. — То есть, конечно, видят, но мы для них ничего не значим. Мы почти не ездим тут по ночам на машинах, и динозавры не имеют этого опыта. Мы для них просто странные, незнакомо пахнущие объекты. Мы не представляем для них угрозы, а следовательно, не интересуем их. Я ездил несколько раз по ночам на машине, чтобы осмотреть больных зверей, и на обратном пути эти друзья торчали у меня на дороге по часу, а то и больше.
— Что вы собираетесь предпринять? Хардинг ухмыльнулся:
— Включу записанный на магнитофон рев тиранозавра. Это их подстегнет. Но вообще-то на тиранозавров им наплевать. Апатозавры такие огромные, что на них никто не может охотиться. Они одним взмахом хвоста сломают тиранозавру шею. Им это известно. И тиранозавру тоже.
— Но они же нас видят? Может быть, если мы выйдем из машины, то...
Хардинг пожал плечами:
— То они, скорее всего, не отреагируют. У динозавров прекрасное зрение, но у них такая же зрительная система, как и у амфибий: они реагируют на движущиеся объекты. А неподвижные практически не замечают.
Животные шествовали вперед, их шкура блестела от дождя. Хардинг завел мотор.
— Ну, теперь, я полагаю, можно ехать, — сказал он.
— Я подозреваю, на ваш Парк тоже могут оказывать давление... точно так же, как на «ГЕНИНТЕХ», когда они разработали новое лекарство, — сказал Ву.
Они с Хэммондом переместились в гостиную и сидели, глядя, как ливень хлещет по большим стеклам.
— Не понимаю, каким образом на меня можно оказать давление, — заметил Хэммонд.
— Ученые могут попытаться сдержать вас. И даже остановить.
— Ну, это им не под силу, — заявил Хэммонд. Он погрозил Ву пальцем. — Знаешь, почему они попытаются это сделать? Потому что им захочется продолжить исследования. Им всегда только этого хочется: продолжать исследования. Их интересуют не достижения. Не продвижение вперед. А сам процесс исследования. Что ж, их ждет сюрприз.
— Я как-то об этом не думал, — сказал Ву. Хэммонд вздохнул.
— А я уверен, что ученым было бы очень интересно проводить эти исследования. Но дело в том, что наши животные слишком дорого нам обходятся и их нельзя использовать для опытов. Это удивительная технология, Генри, но к тому же она еще и страшно дорогая. Так что ее можно использовать только в развлекательном бизнесе, — Хэммонд передернул плечами. — Вот так.
— Но если будут предприниматься попытки прикрыть...
— Да ты посмотри на факты, Генри! — раздраженно перебил его Хэммонд. — Тут тебе не Америка. И даже не Коста-Рика. Это мой остров. Я им владею. И ничто не помешает мне открыть тут Парк юрского периода для всех детей мира, — Хэммонд усмехнулся. — Или хотя бы для богатеньких детишек. И уверяю
