как их называли в самой компании, а большинство людей называют это «нанотехнологиями». Сейчас нанотехнологии не очень популярны у компаний-инвесторов. За последние десять лет слишком многие инвесторы прогорели на разработке нанотехнологии. Слишком часто казалось, что конечный продукт уже почти готов – а в результате он так и не выходил за пределы лаборатории. И инвесторы склонились к тому, что нанотехнологии производят одни только обещания, а не продукцию.
Джулия прекрасно это знала – она работала на две такие инвесторные фирмы. Детский психолог по образованию, теперь она специализировалась на «инкубации технологий» – помогала раскручиваться компаниям, разрабатывающим новые технологии. Джулия в шутку говорила, что и сейчас занимается детской психологией. Со временем она оставила должность консультанта и полностью перешла работать в одну из фирм. И теперь Джулия была вице-президентом «Ксимос Текнолоджи».
Джулия говорила, что «Ксимос» совершил несколько прорывов и существенно опередил другие компании, которые работают в той же области. Она считала, что «Ксимос» практически на днях способен создать полноценный прототип коммерческого продукта. Но я относился к ее мнению с известной долей скепсиса.
– Слушай, Джек, я должна тебя предупредить… – продолжала она виноватым голосом. – Эрик, наверное, расстроится…
– Почему?
– Ну… Я обещала, что приду на игру.
– Но почему, Джулия? Мы ведь уже говорили с тобой о таких обещаниях. Ты ведь никак не могла попасть на эту игру. Она же начнется в три часа дня. Почему ты сказала ему, что придешь?
– Я думала, что смогу вырваться.
Я вздохнул. И постарался убедить себя, что так она проявляет заботу о детях.
– Хорошо. Не расстраивайся, солнышко. Я как-нибудь это улажу.
– Спасибо. Да, кстати, Джек! Насчет этих салфеток под приборы. Бери какие угодно, только не желтые, ладно?
И она отключилась.
На ужин я приготовил спагетти, потому что против спагетти никогда никто не возражал. К восьми вечера двое младших уже спали, а Николь заканчивала делать уроки. Поскольку ей было уже двенадцать лет, спать она укладывалась в десять вечера, хотя и не хотела, чтобы об этом узнал кто-то из ее друзей.
Самой младшей, Аманде, было всего девять месяцев. Она уже повсюду ползала и научилась стоять, держась за окружающие предметы. Эрику было восемь, он был помешан на футболе и играл в футбол все свободное время, за исключением того, когда переодевался рыцарем и бегал за старшей сестрой по всему дому, размахивая пластиковым мечом.
Николь была в таком возрасте, когда девочкам свойственна особенная скромность. Эрик очень любил забирать у нее бюстгальтер и бегать по дому с криками: «Ники носит лифчик! Ники носит лифчик!» А Николь, которой чувство собственного достоинства не позволяло броситься за ним вдогонку, стискивала зубы и ныла: «Па-а-ап! Он опять это делает! Па-а-ап!» Поэтому мне самому приходилось излавливать Эрика и внушать ему, что брать вещи сестры нельзя.
Вот так и проходила моя жизнь. Сначала, сразу после того, как я потерял работу в «МедиаТроникс», мне было очень интересно возиться с беспокойными делишками и улаживать постоянные недоразумения между сыном и дочерью. По большому счету, это не слишком отличалось от того, что мне приходилось делать на работе.
В «МедиаТроникс» я был начальником отдела программирования, руководил группой талантливых молодых программистов. В свои сорок лет я был уже слишком стар, чтобы самому работать программистом. Писать компьютерные программы – это дело молодых. Поэтому я полный рабочий день улаживал проблемы своих подчиненных. Как и большинство программистов Кремниевой Долины, моя команда, похоже, не вылезала из кризиса из-за разбитых «Порше», неверных подружек, неудач на любовном фронте, скандалов с родителями, «отходняков» после таблеток – и все это на фоне напряженного рабочего графика со всенощными марафонами на ящиках диетической колы и чипсов.
Но это была захватывающая работа, работа «на грани». Мы делали то, что называется «распределенной параллельной обработкой данных», или «агентно-базированными программами». Эти программы моделируют биологические процессы путем создания внутри компьютера виртуальных агентов, которые взаимодействуют с окружающей средой и решают проблемы реального мира. Звучит это странно, но работает вполне нормально. Например, одна из наших программ воссоздавала пищевое поведение муравьев – как муравьи находят кратчайшую дорогу к пище – и применялась для того, чтобы оптимально распределить трафик в большой телефонной сети. Другие программы имитировали поведение термитов, пчелиных роев, охотящихся львов.
Мне нравилась эта работа, и я бы, наверное, занимался ею по сей день, если бы не взял на себя кое-какую дополнительную ответственность. В последние месяцы моей работы там меня назначили ответственным за безопасность взамен сотрудника, который проработал на этой должности два года, но не смог вовремя обнаружить и предотвратить хищение секретного исходного кода компании, а потом этот код появился в программе, произведенной где-то в Тайване. Вообще-то это был исходный код моего отдела – программы для распределенной обработки данных. Именно этот код и был похищен.
Мы знали, что это тот самый код, потому что «пасхальные яйца» остались нетронутыми. Программисты всегда вставляют в свои коды «пасхальные яйца» – маленькие особенные элементы, которые не несут никакой полезной нагрузки, а вставляются в программу просто ради интереса. Тайваньская компания не изменила ни одного из них, они использовали весь наш код целиком. Так что при одновременном нажатии клавиш Alt-Shift-M-9 на экране появлялось окошко с датой женитьбы одного из наших программистов. Доказанная кража.
Естественно, мы подали на тайваньцев в суд. Но Дон Гросс, глава компании, пожелал, чтобы в дальнейшем подобное не повторялось. Поэтому мне поручили следить за безопасностью, а я был настолько зол на похитителей, что согласился на эту работу. Впрочем, я так и остался начальником отдела программирования, а безопасностью занимался по совместительству. Первое, что я сделал, вступив в должность сотрудника отдела безопасности, – ввел постоянный мониторинг использования рабочей станции. Это была довольно прямолинейная мера – в наши дни восемьдесят процентов компаний следят за тем, что их сотрудники делают на терминалах. Мониторинг ведется либо посредством видеокамер, либо записью того, что набирается на клавиатурах, либо проверяется электронная почта на наличие определенных слов… в общем, используются всякие подобные способы.
Наш Дон Гросс был крутой парень, бывший морской пехотинец, с соответствующими замашками. Когда я рассказал ему о новой системе, он спросил: «Но за моим терминалом вы ведь не следите?» Конечно нет, ответил я. Но на самом деле я установил программу для отслеживания всех компьютеров компании, и его в том числе. И именно так я обнаружил две недели спустя, что Дон имеет дела с девицей из расчетного отдела, и разрешил ей пользоваться служебной машиной. Я пошел к нему и сказал, что, судя по электронной переписке Джины из расчетного отдела, с ней, похоже, связан какой-то неизвестный и что она, возможно, получает сторонние доходы. Я сказал, что не знаю, с кем у нее дела, но, если они по- прежнему будут пользоваться электронной почтой, я вскоре узнаю, кто он такой.
Я полагал, что Дон поймет мой намек, и он понял. Но теперь он просто стал отсылать инкриминирующие письма со своего домашнего компьютера, не подозревая, что эта почта тоже проходит через сервер компании и ее я тоже просматриваю. Таким образом я узнал, что он передавал программные продукты иностранным фирмам по низким ценам и получал солидные гонорары за «консультационные услуги» – эти гонорары поступали на его счет на Каймановых островах. Все это было совершенно нелегально, и я не мог так этого оставить. Я проконсультировался со своим адвокатом, Гэри Мардером, и он посоветовал мне уволиться.
– Уволиться? – переспросил я.
– Конечно.
– Но почему?
– Да мало ли почему? Тебе где-нибудь предложили более выгодную работу. У тебя начались какие- то проблемы со здоровьем. Или появились какие-нибудь семейные обстоятельства. Домашние проблемы.
