Этот пацанёнок прикатил на своём велосипеде из тех времён, когда о звёздных полётах писали только фантасты. Когда не существовало неофициального, но почётного титула «скадермен», да и самого проекта СКДР не было в помине. А был старый Нейск, заросший одуванчиками двор, шаткая заброшенная голубятня, где играли то в партизанский штаб, то в полёт на Венеру…
Мальчик стоял вполоборота к Яру и разглядывал на потолке центральный, выключенный сейчас плафон.
— Испортился, что ли… — тихонько сказал он и стал медленно поворачивать голову к Яру.
Яр вздохнул и раздавил зубами желатиновый шарик.
Ледяные стрелы ударили в язык, в нёбо, в мозг. Всё вокруг стало холодным и пронзительно ясным. Таким ясным, что приглядись — и поймёшь, куда и по каким ячейкам скачут за пультом электронные импульсы. Прислушайся — и узнаешь, какие сны снятся юному Диме Кротову или добродушному Борису (Сайский снов, естественно, не смотрит, так как это не предусмотрено инструкциями).
В мыслях тоже ясно, чисто и холодно. Исчезли сумятица, неуверенность, нерешительность. Исчезло всё ненужное, всё, что мешает, всё, что кажется…
Мальчик не исчез.
Он тоже стал ясным, как бы видимым насквозь. Яр, например, понял, что в кармане у мальчишки шелуха от семечек подсолнуха и огарок свечки, и что у него побаливает натёртая башмаком пятка, и что здесь, в рубке крейсера, мальчику интересно, а смущения он не испытывает и настроен даже как-то по-хозяйски.
Чёрт знает что…
Оставалось прошептать «сгинь-пропади» и плюнуть через левое плечо. Яр этого не сделал, хотя про суеверность скадерменов ходили анекдоты. Он ощущал странную беззаботность. Как школьник, который говорит: «Я сделал все, что полагается. Теперь, если что-то не так, я не виноват».
Мальчик встретился с Яром светло-карими глазами. Взгляд был спокойно-доброжелательный и самую чуточку снисходительный. Мальчик улыбнулся уголками губ и опять поднял глаза. На выпуклые хромированные буквы над пультом.
— Эс-Ка-Дэ-Эр-девять, — полушёпотом прочитал он. — Суперкрейсер дальней разведки…
— Совершенно верно, — сказал Яр, поворачиваясь вместе с креслом. Гость явно не собирался растворяться в воздухе, и оставалось одно: принять «правила игры». «Чёрт возьми, почему я не ударялось в панику? И почти не удивляюсь? — спросил себя Яр. — Защитная реакция мозга?»
А мальчишка был такой славный и абсолютно настоящий. Как он устоял перед пентарином? Этого не могло быть…
— Совершенно верно, — сказал Яр. — Суперкрейсер дальней разведки. Сокращенно — «эскадер». В просторечии — «скадер».
— А почему «девять»? — Мальчик опять посмотрел на Яра. Как на привычного собеседника.
— Потому что девятый номер. По порядку. Так построили…
— Да? Мальчик то ли с недоумением, то ли с легкой досадой шевельнул выгоревшими бровями. — А я, когда сюда шёл, думал, он один. Просто «эскадер»…
— Ты сюда шёл… — задумчиво сказал Яр. — И вот пришёл… Да?
— Ага, — и он опять слегка улыбнулся.
— Ну и… может, поздороваешься хотя бы?
— Ой… здрасте. Простите. — Он чуть покраснел и зашевелил большим пальцем в полуботинке — в том месте, где вельвет был протёрт почти насквозь.
Яр, бестолково улыбаясь, молчал. Мальчик решил, видимо, что хватит смущаться, и повёл весёлыми глазами по пульту.
— Сколько приборов всяких. В сто раз больше, чем я думал… А это что за кнопка?
Яр в броске перехватил руку.
Он не мог её перехватить. Рука должна была оказаться из воздуха. Или из чего там у призраков? Но она, по-мальчишески тонкая, твёрдая, тёплая, оказалась настоящей. Когда Яр испуганно разжал хватку, на загорелой коже остались белые пятнышки от пальцев.
Мальчик удивлённо морщился.
— Извини, — сказал Яр. — Больно? Я не хотел. Но это кнопка аварийного вызова, сейчас поднялся бы такой тарарам…
— Ой… — сказал мальчик и виновато засопел.
Яр откинулся в кресле.
— Ну, ладно… Любопытно всё-таки, откуда ты взялся?
— Я? Ну… я сперва поехал к Данке, чтобы спросить про цирк. А потом сюда, на поляну. Думаю: наверно, пора заглянуть. — Он почему-то вздохнул. — Велосипед у забора поставил, а сам сюда, по лесенке. Вот…
— Угу… Ты хочешь сказать, что крейсер стоит на поляне и к нему ведёт лесенка?
Мальчик быстро и прямо взглянул Яру в глаза. Кивнул.
— М-да… — медленно сказал Яр. — Видишь ли, я убеждён в другом. Я уверен, что он висит в субпространстве, которое даже не совсем пространство и про которое учёные до сих пор спорят, что же это такое. И в которое трудно приехать на велосипеде хотя бы потому, что…
— Да, я знаю, — перебил мальчик и нетерпеливо мотнул головой. — Это по-вашему в этом… в субпространстве. А в самом деле, по-нашему, на поляне…
— По какому это «по-вашему»? — слегка уязвлённо спросил Яр.
— Это… Мы так придумали. Я и ребята. Когда стали в вас играть…
— Ничего себе заявочки! — Яр от изумления вспомнил мальчишечью терминологию давних лет. — Это, выходит, я придуманный? И весь экипаж, и крейсер?
Мальчик впервые смутился очень сильно. Оттопыренные уши стали алыми. Он опустил голову и левым башмаком начал неловко чесать правую щиколотку. Прошептал, не глядя:
— Ну… вы не обижайтесь, пожалуйста.
— Я не обижаюсь… — Яр дотянулся, взял его за локти (взял настоящего, живого, пахнущего травой, мальчишечьим потом, велосипедной смазкой и клейким тополиным соком), поставил перед собой. — Я не обижаюсь, малыш… но мне трудно в это поверить. В лесенку, в поляну…
— Тогда пойдёмте! — мальчик весело отпрыгнул назад.
— Куда?
— На поляну!
Яр понял, что сейчас мальчик уйдёт.
— Постой! Скажи хотя бы, как тебя зовут?
Мальчик мигнул.
— Игна…т…тик, — проговорил он с лёгким усилием. Видимо, не знал: сказать полное имя или уменьшительное.
Яр этого не ждал. Среди его приятелей-мальчишек были Саши, Валерки, Вовки, Юрки, Сережи. Потом пошла мода на Денисов, Егоров, Данилок… Игната он не помнил ни одного.
Но всё равно хорошо.
— Значит, Игнатик?
— Ага, — сказал мальчик с облегчением, будто сдал маленький экзамен. — Или иногда просто Тик… Вы пойдёте?
Яр улыбнулся:
— Я же на вахте.
— Ну и что? Корабль на автоматическом контроле, вахта сейчас не обязательная.
— Хорошо… — Яр встал. Если играть, так до конца. Но, кажется, конец был близок. Какой?
Игнатик шагнул к двери аварийного гермошлюза и ухватился за хромированный рычаг, утопленный в глубокой выемке. Вопросительно оглянулся на Яра.
— Чтобы открыть эту дверь, надо её разблокировать и набрать двойной код, — тихо сказал Яр.
— Да не-е… — отозвался Игнатик.
И потянул рычаг.
Дверь тяжело отошла.
Яр увидел полосы солнца.
Солнце било в щели и открытую дверь дощатой будки. Будка примыкала к тамбуру шлюза. Игнатик легко перешагнул стальной комингс. Протянул оттуда, из другого мира, тоненькую свою руку Яру. Яр… вздохнул, зажмурился и тоже шагнул.
У него под ступнями прогнулись шаткие половицы. Яр быстро посмотрел назад. Там была теперь фанерная стенка с грубо сколоченной и плотно закрывшейся дверью.
— Как же я вернусь? — проговорил Яр с внезапным и совершенно детским страхом.
— Да очень просто. Так и вернёшься… Ой, то есть вернётесь… Яр…
— Что? — машинально спросил он. Сердце стучало глухо и медленно. С трудом толкало кровь. Было жутко? Пожалуй, нет. Но…
— Что? — механически повторил он.
— А можно… мы будем с вами на «ты»? Мы так привыкли, когда играли…
Игнатик опять засмущался, зачесал башмаком щиколотку. Он был настоящий. Его смущение было настоящим. И его царапина на носу, спутавшиеся на лбу волосы, дырка на майке.
И заброшенная голубятня была настоящая. То, что это голубятня, Яр понял, увидев за окошком проволочную клетку. Здесь вкусно и знакомо пахло старыми досками.
Яр усилием воли вогнал сердце в нормальный ритм. В конце концов, он был скадермен с тремя звёздами на рукаве.
— Да, — сказал он Игнатику, — конечно. Давай на «ты», так лучше будет.
