— Митя, ты совсем загонял парня. Пускай Глебушка съездит на три дня в пионерский лагерь. Напишет, как загорают наши ребятишки, и сам заодно позагорает, по лесу побродит, подышит полной грудью и от нас, от старых склеротиков, отдохнёт…
Редактор „Митя“ сперва заскрипел, что все, мол, хотят дышать, а писать о заготовке кормов должен, значит, Николай Васильевич Гоголь, но глянул на меня и махнул рукой:
— Сегодня четверг. Мотай и дыши до понедельника.
Я подхватил сумку и махнул на вокзал.
До Старо-Талицы, рядом с которой лагерь, ехать два часа на поезде. По закону вечного свинства нужная электричка уже ушла, следующий поезд только вечером. Я вышел на платформу и стал подумывать о попутном товарняке. Но не было ничего подходящего. Стоял один состав, но без тепловоза — неизвестно, когда и куда двинется. Промчался другой, но на полной скорости и сплошь одни цистерны…
Когда цистерны перестали мелькать, я на самом дальнем пути заметил зелёный поезд. Старенькие вагоны с площадками и крутыми крышами. Прямо музейный экспонат под открытым небом. Конечно, это был какой-то пригородный поезд, такую рухлядь не станут посылать на дальние расстояния. Я взлетел на виадук, промчался над путями и оказался как раз у поезда. В этот момент он тронулся. В ту сторону, куда мне надо. На проходящих вагонах я заметил таблички:
Ст. Мост — ст. Мост
„Кольцевой, что ли? — подумал я. — И что за станция Мост?“ Но дальше думать было некогда. Я вскочил на площадку последнего вагона. В конце концов, куда бы этот древний поезд ни ехал, мимо Старо-Талицы не провезёт, линия здесь одна. Билета не было, но я решил, что покажу редакционное удостоверение и отговорюсь срочной командировкой. В крайнем случае суну проводнице рубль.
Однако в вагоне никого не оказалось. Ни проводницы, ни пассажиров. Только сквозняки влетали в открытые окна и крутили среди облезлых скамеек мусор.
Я сел у открытого окна, достал блокнот и начал мусолить первую фразу новеллы, которую собирался написать про картину неизвестного художника в Колычской галерее:
„Под вечер солнце косо падает в крайнее окно и освещает нижний угол тяжёлой рамы…“ Мне мешали эти дурацкие навязчивые буквы „ж“ в стоящих рядом словах: …ниж-жний… тяж-жёлой… Я стал перестраивать фразу и на те места, мимо которых ехал, совсем не смотрел.
И теперь я не могу точно сказать, когда эти места исчезли. Куда сгинули.
Сильно тряхнуло, я поднял голову. И ничего не смог понять (и сейчас не могу). Мы ехали не в ту сторону. Я не помнил, чтобы поезд тормозил и менял направление, но ехали мы явно назад. И главное — неизвестно где.
Поезд проскочил мостик над оврагом и пошёл вдоль широкой реки. Я увидел на холмах городок со множеством колоколен, какие-то белые купола. Хороший такой городок. По реке, не отставая от поезда, мчался теплоход невиданной формы. Вернее, не по реке, а над рекой — видимо, на воздушной подушке.
Я мотал головой, как ошалевший телёнок. Потому что во всей округе у нас не было большой реки. И города, кроме Колыча, не было. Я исколесил район и знал его досконально.
Легче всего было предположить, что я сплю. Но вагон снова тряхнуло, и я треснулся затылком о трубу воздушного тормоза. Достаточно крепко, чтобы проснуться…»
На этом кончился очередной лист, а дальше страницы шли не по порядку. Они оказались без номеров и, видимо, были перепутаны. Я читал уже отдельные отрывки.
«…станции Старые Горы в нашем расписании нет.
Он говорит:
— А в нашем нет никакого Колыча. Посмотрите внимательно сквозь ваши очки, чёрт возьми! Где я вам возьму станцию, которой нет на свете?!
Я разозлился совсем по-глупому:
— Это ваших Старых Гор нет на свете!
— Вот и прекрасно! Тогда отправляйтесь на ту станцию, которая есть, а мне не мешайте работать.
Я говорю:
— Дайте схему путей вашего участка.
— Может, вам всю документацию развернуть? Может, вы ревизор? Так я вам заранее скажу: она в полном беспорядке, эта документация! Можете увольнять! У меня нет должности делопроизводителя, чтобы чистить архивы!
— Мне архивы не нужны! Схему дайте! Я журналист, вы обязаны!
— Надо ещё разобраться, что вы за журналист… Да вон она, схема, на стене висит! Все дороги нашего управления!
Я больше часа торчал перед картой, всё пытался понять, что это такое. Колыча не было. Старо-Талицы тоже не было. Ничего, что знакомо…
У меня за спиной кто-то закашлял. Я оглянулся — пожилой милиционер.
— Здравия желаю, — говорит. — Документы ваши позвольте полюбопытствовать.
Я дал ему удостоверение. Он почитал, пожал плечами.
— Издалека, видать…
Начальник станции тут же сунулся:
— Пассажир утверждает, что ехал не больше двух часов.
— Бывает, — сказал милиционер. — А вы случайно… я, конечно, извиняюсь… когда в вагон садились, немножко не того?
— Нет, „не того“. Я вообще никогда „не того“!
— Похвально, конечно… — Он отдал мне удостоверение, на начальника станции поглядел, руками развёл.
— Разбирайтесь, — говорит, — сами…»
«… — А эта станция Мост, она-то где?
— Да нет же, нет такой станции! — заорал он.
Вообще-то он, по-моему, неплохой человек, добродушный на вид. На нашего ответственного секретаря похож — тоже лысоватый, кругленький. Если и сердится, то не всерьёз. Но тут я его просто до бешенства довёл. А что мне было делать?
— На поезде же написано, чёрт побери! „Эс, тэ, Мост“!
— Где? Где он, поезд?! Покажите мне его!
— Да там он стоял! На крайнем пути! Вы начальник станции или парикмахер? Не знаете, какие поезда у вас проходят?
Мы вышли на перрон.
— Где? На каком пути? — стонет он, бедняга.
— Вон на том, за водокачкой!
— Господи! Да там же тупик! Видите, там старый вагон! Он там сто лет стоит!
Я плюнул и пошёл через рельсы.
Подхожу — правда, тупик. Правда, вагон…»
«Буфетчица и говорит:
— Странный у вас рубль какой-то…
— Почему странный?
— Да вот… цифра не с того краю. Цвет какой-то…
— Всю жизнь получаю зарплату такими рублями, — сказал я. А сам думаю: „Пора уносить ноги. Так я и в фальшивомонетчики угожу“. Однако она рубль взяла, дала гривенник сдачи…
И пошёл я снова на вокзал. Думаю — вдруг чудо? Вдруг там стоит этот самый поезд? Нет, всё тот же тупик, всё тот же старый вагон. Я постоял, подумал и забрался внутрь…»
«…этот дурак в „Вечернем Старогорске“. Тоже мне — коллега! „У нас, — говорит, — в последнее время просто наплыв авторов-фантастов. Один рассказывает сказку про гипсовых пришельцев из другой галактики, второй историю вроде вашей, третий про машину времени в виде трёхколёсного велосипеда. Такие вещи надо печатать в столицах, там специальные журналы. А у нас городская газета, местные новости…“
«…если бы не эти мальчишки. Особенно Гелька.
Мне показалось, что в этом городке, таком ласковом и хорошем, все должны быть весёлыми. А у Гельки то и дело тревожные глаза. И почему-то он очень часто ощетинивается обидой, как шипастым щитом. Я такой был — это понятно. А он-то с чего? Живёт нормально, никаких забот… Никаких? Откуда я знаю?
Господи, что я вообще знаю об этом мире? Какой он? Как меня сюда занесло? В этот непонятный край, где вечером передают по телевизору новости о разведчиках Марса, а с мальчишками дружит скрипучий робот-меланхолик…
А может быть, Дмитрий Афанасьевич, начальник станции, прав? Мы пили чай у него в кабинете, и он сказал:
— Глеб… А если тебе просто привиделся твой Колыч? Ты не обижайся, бывают иногда такие заскоки, особенно у писателей.
Я подумал: а что, если правда?
Но удостоверение…
