— Нет… — сказал Сашка.
Хозяйка повела плоским плечом, выплыла из комнаты. Но в дверях оглянулась и поманила меня. Я надел пиджак и вышел.
Хозяйка сказала опять:
— Вам не кажется, что это серьезно?
— Кажется, — признался я.
— По-моему, срочно нужен врач. Вы же взрослый человек, должны понимать.
Я был взрослый человек, я понимал: она права. И все же сидело во мне глупое ребячье чувство, что я предаю Сашку.
— И в конце концов… — У нее сделалось совсем деревянное лицо. — Поймите и меня. Здесь не медицинское учреждение. Вдруг у мальчика инфекция?.. Я позвоню в «Скорую помощь».
Я пожал плечами — с печалью и облегчением. Потому что спорь не спорь, а она все равно позвонит.
Когда я вернулся в комнату, Сашка, со свекольными щеками и торчащими волосами, сидел на краю кровати. Он был в рубашке на голое тело и суетливо натягивал шортики.
— Что с тобой? Ты куда?!
— Я знаю… она звонить пошла… врачам…
Сашка быстро встал. Затолкал босые ноги в кроссовки. Шатнулся. Я подхватил его. Он дернул горячими плечами.
— Окно откройте…
— Зачем?
— Откройте окно… ну пожалуйста! — сказал он так отчаянно, что я бросился, толкнул створку. Сашка ринулся мимо меня, вмиг оказался на крыше. Откуда только силы!
— Сумасшедший!..
— Карр! — заорал Чиба, вороненком качаясь на люстре. — Скар-рее! Кар-рета «Скор-рой»…
«Негодяй», — мельком подумал я, вываливаясь из окна вслед за Сашкой. Тот с кромки крыши сиганул в песочную кучу совсем как здоровый. Но с песка уже не встал. Приподнялся на четвереньках, потом сел. Прилег на бок…
Не помню, как я скатился по лестнице. Схватил его. Он всхлипнул, перемазанной в песке щекой привалился к пиджаку. Что-то бормотнул. Я — уже в каком-то отупелом отчаянии — понес его к крыльцу.
— Не туда, — простонал Сашка. — Вдоль забора.
— Не дури.
— Ну, я прошу вас… Грани сходятся, я чувствую. Это последний шанс…
— Ты бредишь, что ли?!
— Нет! Всего десять шагов! Если боитесь, закройте глаза! Игорь Петрович…
«Минутное дело, — решил я, — пусть. А то еще потеряет сознание…» — И, заплетаясь башмаками в траве, стал считать вдоль забора шаги. И зачем-то в самом деле закрыл глаза. А после десятого шага открыл…
И увидел, что стою на темной Пустырной улице.
4. Спасение
Генриетта Глебовна поняла все моментально.
— Догулялся, голубчик!.. Несите его к моей кровати… — Она растолкала подушки, откинула атласное одеяло. Я с невыразимым облегчением опустил Сашку в прохладную мякоть обширной постели. Сдернул с него кроссовки.
Генриетта Глебовна стремительно облачилась в белый фартук, принесла полотенца и какие-то бутылки. Включила настольную лампу. За окнами синели сумерки. Наверно, при межпространственном переходе опять сместилось время, на Пустырной улице уже был вечер…
— Игорь Петрович, вы не переживайте, — бодро гудела Генриетта Глебовна. — У мальчишек это бывает. Особенно часто случается, когда резкая смена климата, например, если на юг приезжают. А ведь там, где вы гуляли, эти смены на каждом шагу… Сейчас мы этого героя натрем уксусом, вернейшее средство. Завтра будет как огурчик.
Сашка бессильно пробубнил в подушку:
— Не хочу… натираться…
— Да?! — обрадовалась Генриетта Глебовна. — Надо же! Буду я тебя спрашивать!.. Игорь Петрович, помогите-ка его раздеть… Совсем, совсем… Ах, мы еще дергаемся! Какие мы стеснительные! Будто не видала я вашего брата… Вот так… Игорь Петрович, полотенце мне, пожалуйста, и бутылку…
От запаха уксуса закружилась голова. Я быстро отошел, сел. Локти Генриетты Глебовны энергично двигались. Покорившийся судьбе Сашка ойкал и постанывал. Я закрыл глаза.
— …Игорь Петрович, выпейте-ка вот это и тоже ложитесь. Вы, я смотрю, намучились с ним…
Я увидел у своего лица зеленый стаканчик, из него пахло мятой и валерьянкой. Я выпил, пошла по жилам прохлада и сладкая беззаботная усталость. Сашка лежал, укрытый до носа одеялом. Дремал. Ну и хорошо…
Я пошел к себе. Начал раздеваться. С грустью подумал о пижаме, которая с «сидором» и всеми дорожными вещами осталась в Подгорье… Ладно, лишь бы Сашка поправился… А то ведь этот его дурацкий «алгор-р-ритм»… Едва я забрался под одеяло, как постучала Генриетта Глебовна.
— Игорь Петрович, простите. Он про какую-то Чибу бормочет. Спрашивает, не появлялась ли. Я сперва думала, что бредит, но… Ай, кто это?!
В открытую форточку лезла обшарпанная плюшевая обезьяна с большущей (больше, чем она сама) синей сумкой через плечо. С книжкой «Плутония» в мягкой черной лапе…
Когда я проснулся, обрыв за окнами был рыжим от солнца.
Натягивая брюки, я слышал, как на кухне Генриетта Глебовна чем-то звякает и напевает старинный марш «Тотлебен». Это внушило мне бодрость и надежды. Я оделся и первым делом сунулся в комнату к Сашке. Там било в окна солнце. Сашка сидел на кровати, завернувшись в простыню, как в бурнус. Глянул на меня и сказал вредным голосом:
— Штаны куда-то спрятали. И все остальное… Что за жизнь! — Но тут рот его округлился, а глаза сделались несчастные: мимо меня в комнату двинулась Генриетта Глебовна. У плеча она держала вверх иглой искрящийся на солнышке шприц.
— Смотрите-ка! Жалуется! Я, старая, ночь на раскладушке промаялась, а он на перине почивал и теперь еще недоволен жизнью!.. Прекрасная у тебя жизнь, радость моя! И будет еще лучше, когда введем укрепляющее средство… А потом и штаны получишь. Ну-ка…
— Зачем! — панически сказал Сашка. — Не дам я!.. Мне нельзя! У меня от этого… обмороки бывают! Правда!
— Обморок — это не смертельно. Зато здоровее будешь.
— Игорь Петрович! Я и так уже здоровый!
Но я развел руками в знак бессилия и покорности обстоятельствам. И вышел. Вскоре послышалось: «Ай! Ёшкин свет…» В ответ — сухой шлепок и добродушное: «Ты мне поругайся, чучело гороховое… Все, теперь ты живой-здоровый. Не первый раз я тебя за уши на белый свет вытаскиваю…» — «А когда первый-то был?» — «Много хочешь знать… Одевайся и брысь!»
Скоро Сашка появился — слегка надутый, но без признаков хвори.
— Как самочувствие, лоцман?
— Ага! Скажу, что плохо, так опять… «укрепляющее средство»…
— А если всерьез?
Сашка подпрыгнул, болтнул в воздухе ногами.
— Хоть сейчас на маршрут!
— Никаких маршрутов, — сообщила из своей комнаты Генриетта Глебовна. — Сегодня от дома не отходить, отдыхать, смотреть телевизор… Игорь Петрович, ему в самом деле еще нельзя. Да и вам полезно передохнуть.
