Я тут же испугался. А Петька молчал. Словно задремал. Я проговорил поспешно:
— А в общем-то никто не знает, чего можно ждать в конце туннеля…
Петька спросил, не глядя на меня:
— А тебе… разве не интересно, что там?
— Ну почему же…
— А зачем ты тогда ушел с «Иглы»?
Он опять копнул то, что я и сам-то лишний раз трогать опасался. Но ответил я честно:
— Много причин… Во-первых, стало страшно совсем оторваться от своего времени. А тут все-таки хоть что-то осталось. И Юджин… А самое главное: у каждого заранее была своя задача. Идти до конца должны двое — Дон и Рухадзе.
Они себя к этому готовили. А я должен был за два года отладить навигационные системы, внести все коррективы, убедиться в полной контактности Конуса с теми двумя и уйти… Моя главная задача во всей этой работе была добиться, чтобы туннель возник, начал существовать в Пространстве. А его окончание — дело других.
Петька повозился в кресле:
— По-моему, Пит, ты сам себе пудришь мозги…
— Сейчас получишь по заднице!
— Вдова, — хихикнул он. Тогда я сказал мстительно:
— Если бы я не вернулся в положенное время, как бы мы встретились? Кто бы пришел на выручку вашей светлости?
— Тогда, значит, судьба, — примирительно согласился он.
— То-то же…
— А ты веришь в судьбу?
— Еще бы…
— А в бессмертную душу?
— Если бы не она, то одна сопливая вредная личность осталась бы безмозглым биороботом…
— Ну, это еще надо доказать, — строптиво заявил Петька. Однако почему-то протянул руку через мягкий подлокотник и взял меня за локоть. А потом и лег щекой на мое плечо.
— То-то же… — опять сказал я.
Петька подышал рядышком и задал неожиданный вопрос:
— А в Конусе тоже есть бессмертная душа? Ты ведь говорил, что он совсем как живое существо, как человек, только в тыщу раз умнее.
— Не умнее, а мыслит иными, многопространственными категориями…
— Ну тем более…
— Кто его знает, — вздохнул я. — Мы, Петух, пока топчемся у границы Запределья и пытаемся найти щелку, чтобы заглянуть в него…
— Не искать надо, а ковырять, — мудро заметил он.
— Вот и ковыряем. Для того и туннель…
Петька не стал больше спорить. Долго молчал. Я понемногу забеспокоился:
— Чего притих?
— Думаю, как там Кыс. Будет без меня скучать, бедный…
Старотополь вырос из-за горизонта разноцветными башнями высотных строений, мачтами межпланетной связи. Ничего похожего на прежний наш родной город мы не увидели — ни при подходе поезда, ни тогда, когда катили в наемной машине (с живым водителем) по шумным, современно-пестрым улицам. Можно было подумать сперва, что и не уезжали из Византийска. Впрочем, погода была совсем не южная. Серая и сырая — настоящая осень. Петьку я еще в поезде заставил переодеться в теплый костюм — теперь он щеголял в черно-оранжевой курточке с подогревом и брюках из искусственной замши. Но мою тетратканевую куртку продолжал упрямо таскать на плечах.
Двухкомнатный номер для нас был заказан заранее. В незнакомом отеле «Морской» на незнакомой улице Чаек. Портье-компьютер, гостеприимно помигав огоньками, выдвинул пластмассовую ладонь с ключом и поздравил нас с приездом. В номере на девятом этаже Петька тут же кинулся к персоналке «Агат» с принтером. Он уже поднаторел в современной электронике. Умело вызвал справочную службу и попросил карту Старотополя. Принтер безотказно выдал цветную схему на шести стандартных листах.
— Смотри, — прошептал Петька. — Кладбище сохранилось. — Вот оно…
На юго-западе центральной части зеленело неровное пятно, усыпанное мелкими крестиками. В точности как на старых топографических картах. И надпись была: «Загорское кл-ще (ст.)». Очевидно, «ст.» — это «старое».
Мы условились, что сегодня на кладбище не пойдем. Этот поход с разведкой требовал… ну, особого настроения, что ли. И решили мы, что отправимся туда с утра, со свежими силами и с приготовленной для такого дела душой. А сегодня побродим по городу и поищем знакомые места…
Мы бродили до вечера, хотя погода не располагала к прогулкам.
Лет двадцать назад в Старотополе и в окрестных землях произошли события «географического масштаба». Исполнилась мечта идиотов: деятели из Института гидрографии и мелиорации добились осуществления проекта, который обсуждался еще во времена моего детства. Были построены гигантские плотины, ближние низменности превратились в систему водохранилищ, а город сделался морским портом.
Помню, что в детские годы меня эти планы приводили в восторг: чудились водные горизонты, океанские просторы и маяки на речном обрыве, который стал морским берегом. Позже сделалась ясной бредовость этих планов: природу трогать было нельзя, и так над ней поиздевались достаточно. Однако потом выросло новое поколение кретинов, и, когда я был на «Игле», Старотопольское рукотворное море появилось на картах.
Всякие последствия сказались быстро. И прежде всего на климате. Это и сейчас ощущалось. Сырой ветер приносил от воды промозглую морось, пасмурное небо давило на город.
Даже Петька был недоволен. Раньше-то он, как и я, мечтал о морских просторах у родного города, но сейчас был согласен, что здесь они ни к чему. Он ведь теперь и так жил у моря, а в Старотополе ему жаль было знакомой реки Салги, слившейся с водохранилищем, жаль оврага, который превратился в извилистый залив с бетонной набережной и высокими ажурными мостами. Жаль было прежней сухой старотопольской осени с проблесками солнца и шуршанием листьев…
И вообще обоим нам жаль было старого города.
Его следы мы отыскали не сразу. Лишь потом, приглядевшись, стали узнавать знакомые кирпичные дома, зажатые среди современных высотных корпусов. С радостью увидели на берегу здание музея со знакомыми курантами. Затем сквозь сеющий дождик различили на фоне серых небоскребов башни и колокольни Троицкого монастыря.
Ни старый деревянный дом наш в Полынном переулке, ни сам переулок, ни даже улица Гончарная не сохранились. Мы этого ожидали, но все равно стало грустно.
— А может, хотя бы церковь осталась? — тихо спросил Петька. — Ну та, с подвалом. У оврага…
Церковь осталась. Но нашли ее мы не сразу. Берег оврага (то есть Овражной бухты теперь) оказался смещен, передвинут, укреплен бетонными плитами, и церковь стояла поодаль от воды. К тому же узнать ее было трудно: кирпич покрыли голубоватой штукатуркой, выстроили заново колокольню в стиле позднего барокко с белыми полуколоннами, изящными обводами арок и шпилем. И мало того — неподалеку от нашей церкви стояли еще две: одна — небольшая, белая, с древнерусской шатровой колоколенкой, другая — просторная, с порталом и круглым куполом — этакий образец классицизма девятнадцатого века.
Построили их, конечно, не в очень далекие времена, однако стиль соблюдали прекрасно.
Церкви стояли по углам маленькой треугольной площади. Оказалось, что она так и называется — площадь Трех Церквей.
