дружно разобрали, и осталась всего одна. Яшка на нее и не смотрит.
— Ну, пей, грешник, — сказал расстрига, — привыкай к трапезе нашей.
Цыганенок встал, потянулся и неловким движением опрокинул последнюю кружку на стол. Бывший поп от возмущения даже свою отставил.
— Эй, поскребыш, окромя гитары, у тебя и в руках-то ничего не держится! — он так хлопнул
Яшку ладонью по лбу, что тот шлепнулся обратно на скамейку.
Окружающие бурнаши заржали.
— Как же ты в бой ходить будешь? — поинтересовался один.
— А заместо его кобыла шашкой рубать будет! — сказал другой.
От дружного хохота на люстре колыхнулись свечи. Тут Яшка не выдержал и с куражом потребовал у Ксанки:
— Горилки мне! В крынке! — а сам подмигнул обращенным к девчонке глазом.
Ксанка взяла крынку, наклонилась и черпнула из бадьи воду. Вытерла насухо и поднесла цыгану. Тот сидел, насупившись, показно переживая обиду, а издевательский смех все не стихал. Яшка поставил крынку прямо перед собой.
— А ну, братва, держи мне руки!
Цыган убрал руки за спину, и один бурнаш намертво в них вцепился. Бандиты перестали смеяться, весь трактир смотрел теперь на Яшку. Он наклонился, взял крынку зубами и, постепенно откидываясь назад, выпил содержимое. Потом резким движением перебросил крынку через голову. Она разбилась под восторженный рев. К Яшке подскочил кабатчик.
— Ты что же, гаденыш, посуду ломаешь! — Корней схватил цыгана за шиворот.
Расстрига сгреб бывшего морячка за грудки.
— Мешаешь отдыхать, христопродавец.
Корней, заглянув в злые пьяные глаза, с перепугу стал гладить голову цыганенка. Расстрига отшвырнул Корнея к стойке.
— Горилки!
— Горилки! Горилки! — подхватили два-три десятка глоток.
Молодецкая затея цыгана понравилась, бурнаши дружно протянули руки с кружками. Те, что оказались в задних рядах, влезли на столы, чтобы дотянуться до источника. Ксанка оказалась в центре большого круга, из огромной бутыли она щедро разливала самогон. Потом метнулась за новой порцией. Бурнаши стали пить по Яшкиному методу, закинув руки за спину, вцепившись в посуду зубами. Кто успевал выпить всю порцию, кто половину, а некоторые сразу валились лицом в стол. Самогон, не помещаясь в желудках, тек по вислым усам, попадал за шиворот, заливал грудь…
14
Дверь отворилась, и в трактир вошел Сидор Лютый. Он с удивлением посмотрел на то, как пьют его казачки, но промолчал. Что так, что сяк — все равно через час упьются до невменяемости. Не страшно, главное — чтобы караульные не спали. Да и красных в округе больше нет. Лютый подошел к стойке и привалился на нее локтем, глядя в зал. Пустые крынки и кружки одна за другой летели на пол.
Корней подал атаману стопку самогона и принялся старательно тереть поднос.
— А, Ксюша! — увидел Лютый девочку. — Поди сюда, дочка.
— Здрасьте, дядя Сидор, — подошла та, потупив глаза.
— Не забижают?
— Нет, что вы.
— Сиротка, — обратился к кабатчику атаман. Корней жалостливо кивнул.
— А я тебе гостинчик привез, — Лютый достал из кармана бусы. Нравится?
— Очень!
— Ну, носи на здоровье, — Сидор надел на тонкую шею подарок, прихваченный утром из соседней станицы.
— Спасибочки за гостинец, — разулыбалась Ксанка.
— Ну, ступай, ступай.
Лютый через плечо заговорил с Корнеем. Кабатчик услужливо склонился к атаманову уху.
— Никто не наведывался?
— Ни души. — Корней ловил каждое слово.
— Сама никуда не отлучалась?
— Ни-ни.
— Чего случится — шкуру с тебя спущу. — Сидор отхлебнул из стопки. Дурочкой прикидывается! Верно чую, связана она с ними, не сегодня-завтра прокукарекают. Чего заметишь — шепни.
Лютый допил самогон, швырнул стопку через плечо и направился наверх, в свою комнату.
Бурнаши упорно пили из крынок, уже и сами не помня — почему кружки-то им стали плохи? Очередной казак со связанными за спиной руками упал на стол. Его приподнял товарищ, но тот ничего уже не соображал.
Яшка подождал, пока Лютый не поднялся к себе, потом напомнил пьяному уже расстриге:
— Это я окромя гитары ничего в руках держать не умею? Я што ль?!
Цыган схватил со стола наган и выстрелил в крынку, которая разлетелась прямо в зубах бурнаша. Обалдевшее лицо бандита показалось всем забавным.
Расстрига встал, сметая со стола посуду. Его качало, но он достал-таки маузер, прицелился нетвердой рукой и поразил неосмотрительно оставленную на стойке бутыль. Его товарищи не привыкли отставать в молодецких забавах. Они начали палить по стойке из всех видов стрелкового оружия. Корней успел нырнуть вниз и отползти. Выглядывая из-за стойки, он ревел:
— Братцы! Заступнички! Не губите! Не губите.
Но стрельба не прекращалась ни на минуту, пока не закончился боезапас. Бурнаши защелкали пустыми затворами винтовок.
— Дай патроны, Дай патроны!
— Нет патронов!
Уставший расстрига бросил на пол пустой обрез. Яшка услужливо протянул ему наган, но тот оттолкнул надоевшую игрушку.
— Отец-философ, последний патрон.
— Не лезь.
Но цыган настойчиво вложил в руку пьяного пистолет, обхватил ее своими ладонями.
— Сейчас попадем.
Яшка прицелился и выстрелил за экс-попа. Граммофонная ручка крутнулась, игла упала на бешено крутящуюся пластинку. Зазвучала бравурная музыка.
— Вот как стрелять надо! — обрадовался расстрига. — Так мы всех красных мстителей перестреляем!..
Яшка снова подмигнул Ксанке. Девчонка кивнула в ответ и принесла к столу полный поднос уцелевших кружек. Расстрига, вспомнив первую специальность, перекрестил посуду с самогоном и взял самую полную. Казаки разобрали кружки и дружно поднесли к губам. И вдруг бывший поп с ужасом заметил, что к каждому дну приклеена бумажка: 'Мстители'.
Яшка, увидев его выпученные глаза, вскочил на стол, выхватил из-за пояса револьверы и закричал петухом.
— Кукареку!
В двери ворвался Валерка, а с противоположной стороны трактира Данька разбил окно и оказался на балконе. Друзья также вооружены. Корней единственный, кто не напился, — понял, что случилось. Он отступил за стойку и достал из-за нее припрятанный револьвер. Но Ксанка ни на минуту не выпускала из поля зрения хитрого кабатчика. Она тоже уже раздобыла пистолет. Ткнув им Корнея под ребра, девчонка
