черное знамя атамана Бурнаша.
— Ура! Вперед!
Не скрываясь больше, лавина казаков помчалась в атаку. Караульные на дверях здания пальнули, поднимая тревогу, ответный залп бурнашевцев смел их, как шквал легкую тучку. От выстрелов посыпалось стекло, завизжали рикошетом пули. Близко подскакали казачки к губчека, а кажется, что к сонному сельсовету попали. Тишина такая же, а запах другой, тревожный.
И тут загорелся у дверей ЧК огонек, пробежал по дорожке и вылился на улицу. Вдруг запылала мостовая под ногами коней, заплясали они, заржали в испуге привычные ко всякому бою казацкие кони. Осветилась огнем вся улица, запах и черная копоть, заметная даже при таком свете, выдали нефть.
— Вперед, в атаку! — крикнул атаман.
Бурнаши, видя пламя со всех сторон, поняли, что обратной дороги нет и приступили к зданию. В окна полетели гранаты, но не все из них достигли цели: некоторые взорвались, отскочив от стен под ногами бросавших. Внезапно из левого крайнего окна ударил пулемет, потом застрочил второй, уже с правого фланга. Чекисты оказались неплохо вооружены и проснулись пораньше, чем когда-то бурнаши.
Илюха Косой успел до пулеметов заложить гранату в двери, взрывом створки сорвало с петель. Бандиты бросились на штурм, спасаясь от кинжального огня 'Максимов'. В фойе плавало известковое облако, бурнаши искали проход, но все лестницы и двери оказались заложены мешками с песком. Оставленные узкие бойницы ощерились винтовками и дали залп, потом второй.
— Назад! — крикнул Илюха заметавшимся в панике казакам. Немногие, кто выжил, выбежали наружу и рассредоточились вдоль фронтальной стены, так как от своих их отрезал пулеметный огонь из окон.
— Вперед! Вперед, трусы! — орал Бурнаш, крутясь под очередями на хрипящем раненом коне. — Илюха, в атаку!
— Прямо не пройти! — крикнул Косой командиру. — Надо вокруг здания попробовать!
— Первая сотня налево! Вторая сотня — направо! Марш! — скомандовал Гнат. — Обойдем большевичков с тыла!
Казаки разделились и пошли в обход. Нефть догорала и не могла помешать маневру.
— Гранаты есть? — спросил Косой у крестящихся, что живы, хлопцев. Ему протянули пару штук. Илюха прополз под окнами первого этажа до края, встал в простенке и зашвырнул гранаты в окно второго этажа, откуда бил пулемет. После взрыва он стих, и сотник ясно услышал женский крик:
— Данька!!
Рядом в окне первого этажа высунулась черная кудрявая голова, и не успел Косой поднять руку с гранатой, как револьверная пуля ударила сотника в грудь, другая толкнула в плечо. Илья упал лицом в стену.
— Это тебе за командира, — пробормотал Яшка и бросился на второй этаж. Там Ксанка старалась втащить опрокинувшийся пулемет на место в амбразуре окна.
— Ксанка, как Даня? — крикнул цыган, увидев, что Даниил лежит навзничь в углу комнаты.
— Помоги!
Яков рывком поставил пулемет в гнездо.
— Дышит Данька, — сказала девушка, закусывая до крови губу, чтобы не разреветься. — Бурнаши обходят.
Ксанка передернула затвор, и пулемет послушно затрясся в ее руках, выплевывая очередь. Яшка склонился к Дане.
— Держись, командир. Ларионов вдруг открыл глаза.
— Все… нормально… это… контузия… — тяжелые веки снова закрылись.
— Я вниз, Ксанка! — крикнул цыган и бросился к заднему выходу из здания, куда мечтал пробиться атаман.
… Когда замолк один из пулеметов, Бурнаш снова поверил в возможность победы: разделенный надвое отряд обходил вражеские фланги, по числу чекистов значительно меньше, а купеческий дом — не крепость. Хлопцы из первой и второй сотни почти замкнули кольцо вокруг ЧК, но неожиданно в точке их встречи застучал еще один пулемет. Значит, все-таки кто-то из трех агентов его продал. Мстители опять его переиграли — ждали, заманивали, готовились…
Гнат дернул повод и отвел коня из зоны обстрела на другую сторону улицы. Дороги наверняка перекрыты, если кто и выживет после штурма, просто так из города не уйдет. Пора переходить к запасному варианту отхода. Бурнаш огляделся вокруг, и ему показалось, что в подъезде ближнего дома мелькнул огонек, буквально искорка или блик. Атаман достал револьвер, спешился и подкрался к подъезду. Благодаря пожару на противоположной стороне, здесь казалось еще темнее. Присмотревшись, атаман различил контуры фигуры, он обошел человека сбоку и ткнул дулом под ребра.
— Любуешься фейерверком, сука? — спросил Бурнаш.
— Я — найн, — вздрогнул человек.
— Значит ты, Дрозд немецкий, на обе стороны стучишь?
— Нет, я не знал, поверьте, атаман. Я все точно передал, что слышал.
Гнат ощупал карманы Эйдорфа и, не найдя оружия, отобрал бинокль. Штука увесистая, не хотелось бы таким получить в темноте по голове.
— Честное слово, — бормотал профессор, — я не меньше вашего хотел попасть внутрь этого дома. Зачем мне вас обманывать?
— Теперь я тебе, гадина, не верю, — сказал Бурнаш.
— Если бы я вас обманул, то не был бы здесь, вы же знаете мой адрес!
— Может, ты так надеешься на своих дружков-чекистов, что меня уже в покойники записал?
— Я готов рассказать вам все, что знаю, — сказал Эйдорф. — Я расскажу даже, почему я стал на вас работать.
— Только коротко, не тяни время — пристрелю. Твоя работа кончилась, а у меня еще есть кое-какие дела… Пошли к тебе, — Бурнаш снова ткнул пистолетом, и они стали подниматься наверх.
19
Валерий и Юля жили в Штольберге уже третью неделю. Устроились они очень хорошо: сняли две комнаты в доме у рабочего с их же шахты. Густав Андерман был пролетарий с двадцатилетним стажем, трудиться на шахтах он начал еще до первой мировой, о чем свидетельствовала угольная пыль, навсегда въевшаяся в руки. Точно такие же руки видел Валера у рабочих в Юзовке, но пока немногие из его соотечественников могли похвастаться, что имеют работу. Жена Густава Эльза была домохозяйкой, а пятнадцатилетний сын Мартин подрабатывал официантом в местном ресторанчике. А еще он заглядывался на Юлю — взрослую девушку-инженера, приехавшую из далекой и загадочной страны СССР. В отличие от молчаливого отца, он любил болтать с постояльцами и часто гостил в их комнатах. Мартин так увлекся, что стал даже всерьез изучать русский язык.
Снимать жилье было дешевле, чем жить в гостинице, да к тому же, как пояснил служащий фирмы 'Бруно и сын', дом Андерманов стоял рядом с остановкой, откуда подвозили сотрудников шахты до работы. Правда, когда выяснилось, что возят только инженеров и клерков, а самих шахтеров в автобус не сажают, то Валера и Юля стали ходить на работу пешком вместе с Густавом. Вставать приходилось пораньше, зато идти с шахтерами было веселее. Густав редко вставлял слово, а вот молодые рабочие наперебой расспрашивали ребят о России и революции, о том, какая теперь жизнь строится в их стране. Местные инженеры не одобряли дружбу русских с простыми шахтерами, но учили своему делу стажеров добросовестно, ведь за это фирма получала плату золотыми российскими червонцами и американскими долларами.
Смена кончилась, как обычно, в четыре часа, и к пяти Валера с Юлей вернулись на квартиру. Парень присел на скамейку у дома и закурил подряд вторую папиросу. Он сегодня провел весь день в шахте, а там не посмолишь.
— Я быстренько переоденусь, — сказала девушка и упорхнула в дом. Там было тихо, хотя обычно в
