сон или еще нет, и выбежала наружу.
И когда увидела за дверью свою корову, быстро трижды положила крест. Подошла к буренке и сняла с рога бумажку. На ней крупно написано: 'Мстители'. А на лавке у стены лежала стопка простыней, перемазанных деревянной трухой и воском.
* * *
Когда Савелий и его напарник осмелились поднять головы, страшное кладбище осталось далеко позади. Озираясь, Пасюк сел на телеге и попытался свернуть трясущимися пальцами козью ножку.
— Что делать-то будем? — спросил младший.
— Вертаться надо, — ответил Пасюк, просыпая махорку на землю.
— Назад?! — с тихим ужасом переспросил Савелий. — Может, до Липатовской дотянем?
— Без коров? Атаман тебе ужо пропишет горячих.
Страх перед Бурнашом возобладал. Савелий развернул телегу и стал искать объездную дорогу. Через кладбище он теперь ни ногой. Пасюк старался по сторонам Не пялиться, мало ли там чего может оказаться!
Кружной путь привел их к цели уже утром. И несмотря на то, что солнце начало припекать, Савелий все кутался в шинельку. У него зуб на зуб не попадал. Проезжая мимо бани, он не выдержал, бросил вожжи Пасюку, а сам нырнул в предбанник.
— Дайте погреться, братцы! — попросился он в мыльне и тут же вылил на себя шайку кипятка. Стало легче.
— Да ты что, хлопец? В подполе на спор сидел?
— На что спорил-то?
Через десять минут дрожь прошла, и Савелий начал свой рассказ. Голые слушатели сгрудились вокруг.
— Господи, да неужто правда? — спросил намыленный с головы до ног казак.
— Правда!
— Да брешет Савелий, — сказал лежащий на скамье хлопец, которому мыли спину.
— Я ему сам поначалу не поверил, — Савелий судорожно сжал мочалку, вспоминая ночное приключение. — А глянул в стороны: и — и-и, гроб с покойничком летает над крестами, а вдоль дороги мертвые с косами стоят и тишина! — Савелий развел руками от невозможности это объяснить, а тем более пережить.
7
Мстители проспали все утро и почти весь день. Первым из компании проснулся Яшка и развел костер. Перекусив, подростки занялись привычным делом: Данька стал метать в дерево нож, а Ксанка и Яшка приняли борцовскую стойку. Валерка стоял за пределом песчаного круга и внимательно следил за схваткой. В руке он держал изрядно потрепанную книжку. С Петькиным подарком он не расставался, всюду таскал с собой. Поскольку он раньше уже был знаком с французской борьбой, то приемы у него получались лучше. Цыган присоединился к мстителям последним, ему приходилось труднее всех. Для пары Яшка — Ксанка Валерка выступал в роли тренера. Наравне с ним боролся только Данька, который недостатки техники восполнял превосходством в силе и хитрыми финтами.
Противники присматривались друг к другу, ходили по кругу. Ксанка одета по-мальчишески — в штаны и рубаху, ее движения плавны и уверенны. Девчонка улыбалась, даже откровенно смеялась, словно борьба с Яшкой ее забавляет, а цыган старался быть сосредоточенным. Наконец Яшка не выдержал и кинулся вперед. Ксанка сделала полшага в сторону, поймала противника в захват и бросила через плечо. Цыганенок подскочил с песка и, широко размахиваясь, нанес удар правой. Ксанка перехватила руку и сделала 'мельницу'. Яшка завелся, он снова атакует, девчонка вроде поддается, упала на спину, но уперевшись согнутыми ногами, перебросила соперника через себя.
Тут Яшка заметил нож, словно специально оставленный Данькой у края песчаного круга. Цыган схватил его и попытался ударить Ксанку сверху. Она поставила блок и закрутила кисть противника, нож вырвался из пальцев и отлетел в сторону. Яшка отчаянно пнул ногой, девчонка поймала удар и рывком опрокинула цыгана на песок.
— Стоп, стоп, стоп! — остановил Валера схватку — А у тебя сегодня лучше получается, — сказал он Ксанке. — Только, — тренер ведет пальцем по книжке, — при броске мельницей приседай ниже, чтобы не держать соперника на плечах. И используй его энергию для броска. Понятно?
— Ага, — улыбаясь, кивнула Ксанка.
— Ну, давайте еще раз. — Валерка отошел за круг. — Только теперь нападает Ксанка.
— Ладно.
Яшка поднялся, борцы встали в стойку и начали опять кружить по песку.
— А я в станицу съезжу, — сказал вдруг Данька и стал ловить стреноженного коня, пасущегося вокруг лагеря.
— Командир, может, я с тобой? — спросил Яшка.
— Тренируйтесь, — Даниил оседлал коня и галопом пустил в сторону деревни.
* * *
Заполдень рядом с деревенским рынком остановилась невиданная телега. Верх был затянут холстом, как у цыганской кибитки, а на нем нарисована подмигивающая рожица франта в канотье с зонтиком в руках, роза и дамский веер. Шустрый человечек в манишке выволок из повозки здоровенную холстину и мгновенно натянул ее меж двух столбов, торчащих над небольшим помостом. С него любили выступать разные агитаторы (из тех, кто не имел автомобиля-ландо). Занавес, перегородивший импровизированную эстраду, разукрасила рука того же художника. Рожицы, веера и цветы придавали серому холсту праздничный вид. А шустрый человечек нырнул обратно в повозку и через минуту сошел с нее гордым франтом в светло-коричневой шляпе-канотье, таком же пиджачке, с пышным бантом на шее. В петличке — розетка из белой бумажной гвоздики. Видно, он сам и послужил моделью художнику.
Узкие брючки в мелкую полоску придавали ему комичный вид, но это ничуть не смущало франта. Он вышел на середину рынка и провозгласил:
— Последняя гастроль артиста! Солиста императорского театра драмы, ха-ха-ха, и комедии! — И ринулся навстречу публике, разводя в приветствии ручки. — Да-а, уж то-то шумели базары в этих щедрых краях, а теперь…
Артист обошел редких торговок, на пустых прилавках перед которыми лежали жалкие кучки овощей, семечек и неизвестно откуда взявшаяся медная змея бас-геликона. К франту со всех сторон стали сбегаться деревенские мальчишки.
— А что теперь? — спросила тетка, продававшая бульбу.
— Свобода. Шевелись, народ, подтяни живот. Приказано торговать и веселиться. То-то никому не спится! — Человечек закрутился ужом, его обступила ребятня и зеваки. — А я вам так скажу, родненькие вы мои: вываливай все из амбара, а то ведь возьмут даром. Бабуся, спешите видеть! Артист поманил пальцем старуху. — Я ведь тут проездом. Сегодня, вечерней лошадью, я уезжаю в свой любимый город Одессу. Город каштанов и куплетистов.
Зрителей собралось достаточно, и тут же из-за занавеса раздалась граммофонная музыка, бравурная и веселая, под стать франтоватому персонажу.
Скорым шагом артист подошел к помосту и взлетел наверх. С ним и деревенская эстрада казалась настоящей. Человечек бодро запел:
— Я Буба Касторский — одесский оригинальный куплетист. Пою себе куплеты я, кажется, — ничего. Пою себе налево, пою себе направо…
Пространство внизу быстро заполнилось народом, но опоздавшие все еще сбегались. При виде комичной чечетки Бубы просто нельзя удержаться от смеха. Он выделывал ногами кренделя, подпрыгивал и вертелся волчком.
— И так, как я пою, — уже никто не может петь! А почему? Да потому что я — Буба Касторский,
