таки она не могла бы вот так без оглядки кормить и поить всех желающих.
После новоселья Тоня хотела остаться и помочь Наде убрать со стола.
– Брось! – рассмеялась та и за руку оттащила ее от стола. – Девчонки сами все уберут.
Она кивнула на девочек-погодок Красивских, которые в одинаковых кружевных фартучках – небось опять Надька выпендрилась! – уже носили посуду к большому тазу в кухне. Канализации в доме пока не было.
– Тебе не кажется, что ты приобретаешь замашки крутой вумен?.. – опять начала было выговаривать Тоня.
– Считаешь, я их эксплуатирую?
– А ты считаешь, что нет?
– Если хочешь знать, Красивские сами предложили мне помощь, и отказывать им было глупо. К тому же я решила, что все продукты, оставшиеся от праздника, они могут взять себе. А осталось оч-чень много!
В семье Ивана и Софьи Красивских было десять детей. Иван работал водителем в совхозе, а его жена сидела дома. Да и где она могла бы работать с таким-то выводком!
Дети были погодками, самой старшей – Лилии – четырнадцать лет.
Посельчане рассказывали, что Иван страшно хотел мальчика, а первой родилась девочка.
– Промахнулся, Ванька? – ржали над ним мужики. – Ты бы у Егора спросил, как надо и куда.
У Егора было трое сыновей.
– Мы и сами с усами! – хмуро отзывался Иван. И строго говорил едва отошедшей от родов Софье: – Опять будем пытаться.
Но и второй ребенок оказался девочкой. И третий.
– Больше не буду рожать! – кричала в роддоме Софья. – Под угрозой расстрела – не буду!
Под угрозой расстрела, может, и не стала бы, а под ласками мужа обо всем забыла и согласилась попробовать четвертый раз.
На этот раз попытка себя оправдала: родился мальчик. Его назвали Виталием в честь Сониного папы.
Красивские так радовались мальчику, что не заметили, как Софья опять забеременела.
– Пойду на аборт, – заявила она решительно.
– Что ж, можно и аборт, – согласилась районный гинеколог. – Тем более что у вас уже четверо детей. Но все равно я вас должна предупредить: если сделаете аборт, детей у вас больше не будет.
– Вот видишь, природа все решит за нас, – сказала Соня мужу.
– А вдруг это тоже мальчик? – задумчиво произнес Иван. Ему казалось, что убивать в утробе мальчика – страшный грех.
Он не ошибся: пятый тоже оказался мальчиком. И шестой. И седьмой. И восьмой. И девятый. И десятый. Видимо, с перепугу Сонина яйцеклетка хватала только мальчишек.
Эту историю Тоне рассказали одной из первых, потому что Красивские были местной знаменитостью. Жили они беднее всех и при случае не отказывались ни от какой работы. Например, как с Надиным новосельем. Три старшие девочки – подростки, но с вполне взрослой хозяйственной хваткой – предложили свои услуги, когда требовалось накрыть на стол, и потом, чтобы посуду убрать и, понятное дело, всю ее перемыть. К тому же осталось так много продуктов, что многодетной семье хватило бы не на один день.
Странно, Надя об этой семье подумала, а Тоне такое бы и в голову не пришло.
– Останешься у меня переночевать? – спросила Тоню подруга. – Я уже тебе и комнату приготовила. Правда, довести дом до нужного уровня сразу трудновато, но первым делом я подумала о своей спальне и о твоей комнате, когда ты будешь у меня оставаться.
– Ну что ты, Надюша, – рассмеялась Тоня, – у меня дома все же какая-никакая живность, ее кормить надо. И потом, это же не на другой конец города ехать. Я прикидывала, если считать расстояние между нашими домами на городские кварталы, получится не больше пяти.
– А ведь Костя предлагал тебя проводить.
– Ничего, пройдусь пешком перед сном.
– Тебе же еще Джека выгуливать.
– Сегодня перебьется. Сад большой, пусть по нему бегает. А утром я уберу следы моей лени.
Подруги расцеловались, и Тоня пошла к себе домой. С сумочкой, в которую Надя уложила кое-какие деликатесы вроде соленых рыжиков – и где такие достала? Просто один в один! Или тающего во рту балыка из толстолобика.
Настроение у Тони было хорошее. Правда, дорога была не слишком ярко освещена – далеко не все хозяева зажигали уличные фонари. Привычно экономили. Но Тоня брела от фонаря до фонаря, так что потихоньку без приключений миновала большую часть пути.
Глава двенадцатая
Все равно на душе у нее было тревожно. Может, если бы она побольше выпила... Но днем у Тони разболелась голова, а после обезболивающего она старалась алкоголь не употреблять.
Тревожно ей было потому, что она вдруг оказалась одна на ночной улице. Неужели ее некому было бы проводить?
Надя права: Костя предложил ее проводить, но Тоня отказалась, сославшись на необходимость помочь подруге. А помощь-то и не понадобилась. Как-то Костя на нее так посмотрел... Со значением, что ли? В общем, если честно, Тоня отказалась назло ему.
Отчего вообще она сегодня так небрежно отнеслась к собственной безопасности? Кто из женщин расхаживал по Раздольному среди ночи? Пусть на часах начало двенадцатого, для поселка это время – глубокая ночь.
За все десять... уже почти одиннадцать месяцев она впервые оказалась на улице одна. В крайнем случае брала с собой Джека. Но не позже десяти часов.
А что, если взять и побежать? Прямо посреди улицы, какой-то особенно темной сегодня, несмотря на полную луну. Но, подумав так, Тоня фыркнула вслух: вот посмеется кто-нибудь, случайно выглянувший в окно.
Вроде ничего подозрительного Тоня не заметила. Впрочем, не факт, что заметила бы, даже если бы стала смотреть по сторонам с особым вниманием.
Словом, все произошло так быстро, что Тоня, как говорится, и мяукнуть не успела. До ее дома осталось всего лишь пять-шесть домов, и она шла мимо заброшенного участка, о котором ей рассказывали всякие истории коренные раздольновцы, понижая голоса и закатывая глаза.
Мол, жили здесь когда-то муж и жена. Молодые. Он – азербайджанец, а она – армянка. Между людьми таких национальностей не приняты браки. Родственники о свадьбе между парнем и девушкой и слушать не хотели. Тогда они сбежали. В этот самый поселок. Сначала снимали квартиру. И работали, работали, каждую копейку откладывали. Поженились. Наконец накопили на дом с участком.
И на своей земле тоже работали во всякую свободную минуту. Какие имена у молодых людей были? Почти европейские. Мужчину звали Эрнест, а женщину – Лия.
– Хорошие были люди. Работящие, – отзывались о них посельчане. – Пройдут мимо, всегда поздороваются. Соседей на праздники к себе звали. Детей они не заводили почему-то. Вернее, спрашивали у Лии почему, а та, опустив глаза, отвечала: «Вот успокоится все, тогда и родим».
Что – все, не спрашивали, это их дело, Джураевых.
А потом их нашли. Кто – в Раздольном не знали: то ли армянская сторона, то ли азербайджанская... И что произошло ночью в доме, никто не знал.
Только наутро калитка в их двор оказалась открытой, а во дворе на лавке лежала убитая Лия. И Эрнест перед ней на коленях, безмолвный, отупевший от горя.
Потом кто-то заметил, что он и сам ранен, вызвали «скорую помощь», увезли его в больницу.
Хоронили Лию за счет совхоза. Эрнеста из больницы тоже привезли. Стоял он над могилой жены, что-то шептал, но совсем тихо, никто слов не слышал. Да и не поняли бы, он ведь по-своему шептал, по- азербайджански.
Говорили, Эрнест не стал дожидаться, когда его выпишут из больницы. Сам ушел. Домой возвращался. Ненадолго.
– Переоделся. Деньги взял, – объясняли соседи.
