выпроводить его. Майкл сказал, что граф рассчитывает уладить дела за несколько дней, и спрашивает, какую должен комнату ему приготовить.
– Они могут устроиться в конюшне.
– Теперь не могут, как тебе известно.
Брайд оглядела спальню. Иметь собственную комнату было одним из преимуществ старшей сестры – маленькая компенсация за беспокойство и ответственность.
– Лорд Линдейл может пользоваться этой комнатой, а я перееду к вам с Джилли.
– А как же Майкл?
От Брайд не укрылась фамильярность обращения Джоан со слугой Линдейла. За обедом Джоан краснела гораздо чаще, нежели за все последние пять лет. Вообще-то это не было ей свойственно, но на этот раз Брайд могла понять сестру. И все же, хотя Майкл довольно красив и обаятелен, нечто в нем, едва уловимое, заставляло предполагать, что он далеко не так хорош, как его внешность. Этот человек напоминал Брайд прохвоста, который сперва дурит тебе голову, а затем обчищает твой карман.
– Майкл может жить в этой комнате с лордом Линдейлом или спать в конюшне. Больше здесь места нет. И еще – я не хочу, чтобы он путался у меня под ногами в кухне или в библиотеке. Помоги мне собраться, потом достань раскладушку. Кстати, насчет Майкла. Я видела, как ты флиртовала с ним за обедом. Довольно того, что я вынуждена следить за Мэри, когда в наши владения ступает нога мужчины. Будь добра, избавь меня от лишних неприятностей: ты слишком благоразумна, чтобы поддаться такому человеку.
– Ну да, ты всегда и обо всем знаешь лучше, не так ли?
Брайд замерла. Сегодня в очередной раз сестры указывают ей, что она не имеет права давать им подобные советы. Такое случалось и прежде, но редко и не столь вызывающе.
Она сунула в руки Джоан стопку одежды, и когда та молча вышла из комнаты, убедилась, что ее сундук заперт, проверила, достаточно ли в шкафу места для одежды лорда Линдейл а, и начала освобождать ящик. Переложив свои вещи в другие ящики, Брайд разобрала личные сокровища, лежавшие под бельем. Миниатюры отца и матери она спрятала в письменный стол, но тонкую кожаную папку задержала в руке.
Брайд уже год не открывала это напоминание, решив больше не рассчитывать на обещания того, кто там изображен. В темноте она встала с кровати, отнесла папку к лунному свету, падавшему из окна, и целый час боролась с желанием взглянуть на рисунок, зная, что, увидев это лицо, почувствует боль, а не успокоение.
Какова будет ее реакция теперь? Испытывая себя, Брайд раскрыла папку и взглянула на портрет молодого человека. Она сама его нарисовала, потом сделала обтянутую кожей папку, чтобы сохранить этот маленький кусок бумаги. Ни умения, ни материалов для создания миниатюры у нее тогда не было, но она сумела уловить и передать сходство.
Теперь Брайд пыталась вспомнить, точен ли портрет. Действительно ли его рыжеватые волосы были растрепанными, а во взгляде угадывалась сердечность, или она это просто вообразила?
По крайней мере, человек, изображенный на рисунке, никогда бы ее не покинул и не заявил, что уезжает, чтобы помочь ей, хотя на самом деле бежал от ее объятий. Он давно бы вернулся или написал, что с ним не случилось ничего плохого.
А может, сходства нет вообще? Может, любовь затуманила ее взгляд, и она не увидела правду? Мэри с Джоан явно так и решили.
Закрыв папку, Брайд положила ее в письменный стол к миниатюрам. Увы, глядя на это лицо, она до сих пор чувствовала печаль, а в ее душе возникло опасение, что он лишь навредил бы ей, пытаясь ее защитить. Скорее всего, теперь он живет в каком-нибудь далеком городе и ласкает другую женщину.
На этот раз граф перелистывал одну из тетрадей отца, и Брайд с трудом подавила раздражение. Библиотека забита книгами, их целое море, однако Линдейл умудрился натолкнуться именно на эту тетрадь. Почему?
– Интересы вашего отца были весьма обширны, – заметил граф. – Похоже, он собирал все, что мог найти о кельтской культуре севернее стены Адриана.
– Да, он был от природы очень любознательным человеком.
– И образованным, как видно.
– Отец не учился в университете, но многие из учившихся там остались невеждами, так что это еще ни о чем не говорит.
Линдейл поднял бровь, подозревая, что Брайд включила его в число тех, кто учился; затем он с интересом взглянул на книжные полки:
– Здесь много учебников. Ваши?
– Меня учили родители, а я помогала отцу учить моих сестер. Мы все часто пользовались библиотекой.
– Это объясняет вашу манеру говорить. Признаться, такого я не ожидал. – Граф снова заглянул в тетрадь. – Здесь описаны некоторые ритуалы. Ваш отец действительно следовал им?
Брайд поняла, куда он клонит. Этак Линдейл вскоре сочтет ее отца в лучшем случае эксцентричным, а в худшем – сумасшедшим.
– Он занимался этим в качестве опыта. Не было другого способа узнать, имеют ли они какое-либо значение в обычной жизни.
– И как, имеют?
– Отец считал, что да, однако исследования не содействовали распространению нового язычества, лорд Линдейл, он только хотел, чтобы шотландцы знали свои древние корни и гордились ими. Он любил эту страну.
Граф отложил тетрадь.
– Полагаю, мистер Камерон был якобитом.
– Как любой настоящий шотландец.
Эван окинул собеседницу подозрительным взглядом:
– Ваш отец придерживался радикальных взглядов? До сих пор есть люди, считающие, что Шотландия должна отделиться от Великобритании.
– Если бы вы прочли все записи, то поняли бы его точку зрения на столь спорный вопрос. – Но лучше бы он все же не читал, потому что ее отец забавлялся теорией и стратегией заговоров, которые записывал в свои тетради. – Если вы не полный глупец, то, конечно, сознаете, что это лишь упражнения творческого ума, а не реальные угрозы.
– Другие могли с этим не согласиться, мой дядя, например. Я думаю, что бы ни произошло между покойным графом и вашим отцом, виной тому были эти творческие упражнения.
Брайд была счастлива, что гость думает именно так, и предпочла не возражать.
– А ваша точка зрения, мисс Камерон, совпадает с отцовской?
– Странный вопрос, сэр. Вы спрашиваете так, будто у женщины есть точка зрения.
– Иными словами, они совпадают.
– Когда вы сказали, что приехали узнать, как мы живем, то объяснили это заботой о нашем благополучии, а не желанием выяснить наши взгляды на политику. – Брайд вернула тетрадь на полку. – Кстати, ваш интерес пробудил и мое любопытство. Я хотела спросить, может, ваши предки были при Каллодене или даже при Беннокберне?
Граф слегка покраснел. Так она и думала. Пусть этот лорд носит шотландское имя и шотландский титул, но его семья половину тысячелетия была орудием англичан.
Довольная, что увела неприятный разговор от дальнейшего расследования ее лояльности, Брайд направилась к двери.
– Хватит скучной политики, лорд Линдейл. Я обещала показать вам наследство моего отца. Если не возражаете, я сделаю это прямо сейчас, и вы сможете быстро закончить свою миссию.
– Поразительно!
Не в силах скрыть своего изумления, лорд Линдейл медленно обошел гостиную.
Брайд сияла от гордости. Эта комната олицетворяла ее жизнь. Здесь она продолжала дело своего отца, и здесь же она и ее сестры зарабатывали средства к существованию. Они были очень искусны в том, что делали, и Брайд знала это.
Она подвела графа к столу, где устроила небольшую выставку.
– Здесь рисунок, который я буду воспроизводить. Я кладу его перед этим зеркалом, потому что изображение гравируется в обратном порядке, чтобы отпечатанная гравюра точно соответствовала оригиналу и не выглядела перевернутой. Затем мы используем этот инструмент, он называется «резец гравера»: им мы вырезаем весь рисунок на медной пластине, которую потом покрываем черной краской. Краска заполняет сделанную нами гравировку, потом пресс давит на влажную бумагу, и бумага впитывает краску. Так создается изображение.
– Значит, вы делаете и меццо-тинто?
– Иногда. Медные пластины стоят кучу денег, и с ними, как вы поняли, больше работы. Издатель не может получить с одной пластины много оттисков, поэтому цена таких гравюр выше.
– О ценах мне все известно, мисс Камерон, – я сам покупаю гравюры, отпечатанные с ваших пластин. Этот интерес я унаследовал от дяди, и теперь у меня собственная довольно большая коллекция.
Сердце Брайд упало. Плохо дело. Она собиралась утопить его в разговоре о медных пластинах и резцах гравера, собиралась быстро наскучить ему своими объяснениями, но, как теперь выяснилось, Линдейл сам был увлечен всем этим делом. Похоже, он из тех, кто будет часами соваться во все, хотя она вообще не могла позволить ему никуда соваться.
– Этому ремеслу научил вас отец?
– Да, меня и мою сестру Анну. А потом мы с ней помогали учить Джоан и Мэри.
– Значит, мистер Камерон был гравером и делал пластины для гравюр с великих произведений искусства. Но как он приобретал рисунки?
– Юношей отец побывал в Европе…
Линдейл направился к печатному станку.
– Здесь, я полагаю, вы оцениваете свою работу: кладете пластину, делаете оттиск и смотрите, что получилось.
О, да он, кажется, много знает. Слишком много. Подойдя к столу и обнаружив на нем папку, граф открыл ее и начал просматривать гравюры пластин.
– Что это? – спросил он, указав на одну из них. Брайд подошла, чтобы посмотреть, что его заинтересовало.
– Чистые края? Место, где издатель проставляет свое имя, дату и адрес пластины вместе с похвалой нам. Вы с этим наверняка знакомы. Обычная практика.
– Разумеется.
Линдейл перевернул следующий лист, и его рука на миг оказалась слишком близко от
