Брута.
Гнедого мерина вывели на демонстрационный круг, и Эйдриану пришлось терпеливо ждать, пока Колин закончит делать ставки.
— Я испытываю удовольствие от того, каким я оказался сообразительным, — объяснил Колин, когда они направились оформлять документы. — Я вспомнил, ты как-то рассказывал, что герцогиня описывала его как образованного человека. Что ж, подумал я, стоит пройтись по университетам. В Кембридже я нашел преподавателя, который помнил светловолосого радикально настроенного студента. Угадай, как его звали?
— Джон Брут.
— Черт возьми, как ты догадался?
— Мне интересно, подлинное ли у него имя.
— Джон Брут Маршем, если точно. Сын священника из Йорка. Я поехал в Йорк навестить его отца, и, представляешь, он сам оказался там, в гостиной, словно поджидал меня.
— Отец?
— Ты меня не слушаешь? Капитан Брут собственной персоной. Я же сказал, что нашел его.
— Ты его предупредил? Сказал от моего имени, чтобы держался подальше от Софии, иначе его действия будут стоить ему жизни?
— Вот тут-то и начинается путаница. Позволь, я расплачусь и все объясню.
Пока Колин оплачивал счет и отдавал распоряжения отправить мерина в конюшню Динкастеров, Эйдриан топтался рядом. Четверть часа спустя они направились к своим лошадям.
— Он возвратился в Англию почти год назад, — продолжал Колин, — вернулся другим человеком.
— Не сомневаюсь. Вместо того чтобы жечь молотилки, он поджигает дома и угрожает женщинам. Тяжелая жизнь превратила его в жестокого человека.
— Кажется, произошло обратное. В Кембридже он готовится к экзамену, чтобы принять сан. Пока учился, он вновь открыл для себя духовную жизнь. Он отвергает все формы насилия. Все еще остается радикалом, но теперь поддерживает мирные формы убеждения.
— Но существующие улики противоречат тому, что ты рассказываешь. Я не сомневался, что негодяй станет увиливать.
Они остановились около лошадей. Колин пожал плечами и провел рукой по светлым волосам.
— Я ему верю.
Эйдриан давно рисовал в своем воображении, как изобьет капитана Брута. Утверждение Колина поколебало его уверенность.
— Я не сомневаюсь в твоих способностях судить о людях, но события показывают, что он тебе солгал.
— Возможно. Однако мое суждение о нем не единственное. Он клянется, что с тех пор, как вернулся десять месяцев назад, не покидал Йорка, и встревожился, узнав, что кто-то использовал его имя и угрожал герцогине. Если он лгун, то и его отец тоже. Выходит, они оба лгут? Вряд ли.
Эйдриан обдумывал скрытый смысл фразы. Если предположение Колина верно, то оно проливает новый свет на события последних нескольких месяцев.
— Если не капитан Брут, значит, кто-то другой посылал письма и устроил пожар.
Он встретился взглядом с Колином, и они оба поняли, что думают об одном и том же человеке.
Не может быть.
Конечно, не может быть.
С удивительной последовательностью все детали вдруг сложились в узкую дорожку мрачного лабиринта, которая привела к опасным умозаключениям и невероятным подозрениям.
Кровь стыла в жилах. Если они хотя бы наполовину правы, то имеют дело с чудовищем.
Эйдриан вскочил в седло.
— Я был слеп, Колин. Сердечно благодарю, что ты открыл мне глаза.
— Если ты отправляешься туда, куда я предполагаю, позволь мне поехать вместе с тобой.
Ему бы не хотелось, чтобы Колин был замешан в таком деле. Или кто-нибудь еще.
— Лучше тебе не вмешиваться.
— Черт возьми, если его загнать в угол, он станет опасным. Крысы всегда такие. Однажды он чуть тебя не убил. Во всяком случае, скажи ему, что мне все известно, чтобы он не думал: если устранить тебя, то это решит все проблемы.
— Я не стану встречаться с ним, пока не добуду доказательств, от которых его ничто не спасет.
Эйдриан повернул лошадь и поехал искать единственного человека, который мог предоставить ему такие доказательства.
Глава 26
Аттила в страстном упоении прикрыл глаза и откинул назад голову, в то время как его пальцы продолжали извлекать из клавиатуры дивную мелодию. Жак, будучи автором стихов, с волнением наблюдал, как плод их совместного творчества расцветает на глазах публики. Виконтесса Леклер с чувством исполняла балладу, которую они положили на музыку.
В основе третьей части лежала метафора о розе. Супруга виконта заморгала, видимо, впервые увидев слова на листке, который держала перед собой, но не пропустила ни ноты.
София залилась краской. Ай-ай-ай! Как же она проглядела? На ее первом званом вечере! Она должна была сначала устроить репетицию, прежде чем позволить Аттиле и Жаку исполнить их сочинение. Она не поняла, что стихи будут те самые.
Двадцать приглашенных слушали с вниманием. Некоторые из них поняли скрытый смысл баллады. София покосилась налево. Через три человека от нее сидел Джеральд Стидолф. Стиснув зубы, он едва сдерживал раздражение. Его чопорный вид даже развеселил ее.
Баллада все продолжалась и продолжалась. Описание розы преподносилось с любопытными подробностями. Любовники, герои баллады, предаваясь своим воспоминаниям о розе, все больше и больше приходили в восторг.
Некоторые из гостей неловко заерзали. Кое-кто начал нетерпеливо покашливать.
Зато Жак сиял. Аттила, упиваясь музыкой, воспарил в высшие сферы. Виконтесса упорно продолжала петь.
Они подошли к той части, где говорится о «слизывании» нектара…
Поставленный голос виконтессы дрогнул. Она бросила взгляд на мужа, сидящего справа от Софии, и проглотила улыбку, значение которой мог не понять только дурак. Виконт Леклер, которому удавалось сохранить нейтральное выражение лица, прикрыл глаза и вздохнул, коря несдержанность жены.
— Простите меня, если бы я знала… — шепнула София. — Когда я уговорила ее выступить, я не имела представления…
— Метафора очень древняя, уходящая корнями в далекие времена. Есть знаменитый средневековый английский романс на ту же тему. Хотите, я скажу месье Деларошу, чтобы он покопался и нашел это сочинение?
— Может быть, не стоит. Он, чего доброго, решит, что его вызывают на соревнование, и продолжит свое собственное до бесконечности…
— Упаси Господи!
Пение наконец закончилось. Но гости еще долго не могли прийти в себя. Разговоры не клеились. Когда София проходила мимо Жака, она слышала, как две дамы приглашали его посетить их и дать совет по поводу их садовых бутонов.
София поблагодарила выступавших. Леклер улыбался, глядя на жену: мол, их маленькое разбирательство подождет до подходящего момента.
Хокинз присоединился к ним, едва придя в себя от того чуда, свидетелем которого он только что был.
— Роза. Кто бы мог подумать, что поэт может сочинить такую длинную и изумительную балладу о двух влюбленных, восхищавшихся одним-единственным цветком? Я — никогда. Хотя проблема интересная. И вдохновляет. Как упражнение я мог бы попробовать… — Он прищурился с видом поэта, поджидающего свою музу. — Колокольчики. Да. Думаю, подойдет. В них много души. По крайней мере строк сорок, вы согласны?
Леклер поманил его пальцем:
— Пойдемте со мной, Хокинз. Все изумительные поэмы заслуживают серьезного анализа.
София занимала гостей, но ее сердце волновалось. Обед планировался не просто так, он имел причину. В прошлую ночь она просила Эйдриана присутствовать на нем. Никто не пропустил бы такого события.
Когда он сказал, что должен обдумать ее предложение, она надеялась, что он не будет медлить. Спускаясь в парадную столовую, она молилась, чтобы Эйдриан появился. Видимо, он не смог принять решение за один день.
А может быть, его отсутствие и есть его решение.
Весь вечер она, как ни старалась, не могла не думать о нем, что делало ее невнимательной. Прием становился для нее утомительным.
Внезапно к ней подошел Джеральд Стидолф.
— Я получил ваше письмо. Вы хотите поговорить со мной? — спросил он.
— Ну да, хочу. Разговор важный.
— Здесь? Среди людей? Я ожидал, что мы будем говорить наедине, ведь разговор личный.
— Он такой и есть. Не могли бы вы пройти со мной в кабинет?
— С удовольствием, миледи.
София быстро пошла в кабинет. Он последовал за ней. Она хотела сообщить ему о своем решении выйти замуж за Эйдриана. Тогда она бы вздохнула свободно и испытала бы удовлетворение. «Я должна выбрать мужчину, которого хочу, Джеральд, но не вас». Однако придется ограничиться только заявлением, что она отвергает его. Она сомневалась, дослушает ли он до конца.
Герцогиня села за стол в кресло отца. Джеральду пришлось стоять против нее, и ей понравилось его положение больше, чем она могла предположить.
— На прошлой неделе я посетила Марли.
— Мне сказали, когда я заезжал к вам.
— Я правильно поступила. Я избегала Марли и всего, что с ним связано. Сейчас я успокоилась.
— Вполне понятно, что вы избегали Марли. Тяжелая ноша для женщины. Так много воспоминаний и обязательств, связанных с ним.
— Вы не понимаете меня. Впрочем, вы никогда не понимали. Я избегала Марли не потому, что я женщина. Мы вовсе не такие глупые и беспомощные, как думают мужчины. И я не такая легкомысленная и непрактичная, как считаете вы.
— Я не считаю.
— Теперь уже не имеет значения, Джеральд. Я принимаю титул и все то, что влечет за собой такой шаг.
Он радостно улыбнулся:
— Я никогда не сомневался в вас, дорогая. Ваше драматичное решение по поводу своих
