Возможно, это была всего лишь очередная роль из того множества, что ей доводилось играть. Би исполняла ее, как и все прочие, блистательно.
– Господи, зачем же тебе двадцать четыре стакана сока? – спросила Стелла. – Надеюсь, ты не ждешь в гости мужской хор?
– Нет, всего лишь детей из приходской школы. Я разрешаю им сюда являться, брать мои старые вещи и играть для меня какую-нибудь пьеску. Они будут в восторге, если их судьей станешь и ты. Хотя, мне кажется, они так юны, что вряд ли видели тебя на сцене. – Она сделала многозначительную паузу. – К счастью.
– Даже не надейся. Плакат из этого дурацкого фильма про мотоциклистку висит в каждой спальне в лучших мужских школах. Информация из надежных источников.
– Да уж, и все из-за того, что под кожанкой у тебя ничего нет. – Реплика Би прозвучала немного излишне язвительно. – Не обольщайся. Твое актерское мастерство тут ни при чем.
– Я и не обольщаюсь.
Дальнейшая дискуссия была прервана нашествием шумной орды детей, с гиканьем и прыжками вывалившихся из микроавтобусов. В соседних домиках неодобрительно вздрогнули набивные занавески. Би и виду не подала. «Как похоже на маму, – подумала Стелла, – даже не поинтересоваться, зачем вдруг нагрянула дочь, посреди рабочей недели и без звонка».
А зачем она, в самом деле, приехала? Если ей требуется лишняя доза заверений в том, что она еще достаточно молода для роли в «Ночи», то вряд ли для этого стоило обращаться к Би.
Дети, уже облаченные в наряды дам Викторианской эпохи, и высшего и сомнительного общества (одна миниатюрная рыженькая была в брыжах и камзоле), явили зрителям малоправдоподобную эклектическую постановку, в которой одновременно действовали Елизавета I и миссис Бриджес из «Вверх по лестнице, ведущей вниз».
– Блестяще, мои милые! – поздравила Би. – Вы все играли просто великолепно.
– Эти шмотки стоят целое состояние, – заметила Стелла, видя, как десятилетняя Джульетта наступила на шелковую туфельку одной из распутниц, оставив огромное пятно. – Ты бы лучше продала их с аукциона, чем отдавать на растерзание этим чадам.
– По мне, лучше пусть от них будет хоть какая польза, – отозвалась Би. – А теперь, пожалуйста, снимите мои великолепные наряды, прежде чем я угощу вас соком, – произнесла она авторитетным тоном прирожденной учительницы. – И не забудьте повесить их на плечики, чтобы они сгодились и для следующего представления! – Она опять повернулась к дочери: – Ты никогда не видела особого смысла в детях, правда, дорогая?
– То есть? – ощетинилась Стелла.
– Ну, ты же решила, что не создана для материнства. И должно быть, поступила вполне разумно. – Би сказала это таким тоном, что было ясно: она думает совершенно иначе.
Стеллу захлестнула жгучая злость. Мама не в силах удержаться от колкостей!
– Ты так и не простила мне, что я его отдала на усыновление, да?
– Конечно, я считаю, что ты поступила как эгоистка. Можно было найти другой выход, менее радикальный. Если бы ты попросила, мы бы что-нибудь придумали.
– Эгоистка? – Стелла услышала, как у нее повышается голос без малейшего намека на голосовые модуляции, которыми она с таким трудом овладевала в годы учебы. – Значит, я – эгоистка? Как мило слышать это из твоих уст!
Все воспоминания об одиночестве и чувстве заброшенности в этом чертовом монастыре, где она вынуждена была торчать даже на каникулах, нахлынули на нее. Ее охватили злость и обида. Какое лицемерие!
– Тебе до меня вообще не было дела! Ты только и делала, что шлялась с отцом по самым немыслимым курортам и воображала, что у меня все прекрасно.
Би словно ожгло плетью; складки кожи на ее высохшей шее вдруг побледнели и стали похожи на гимнастические обручи.
– Не по своей воле. Твой отец не мог здесь найти работу. Вместе мы могли играть только за границей.
Стелла дала волю горестным воспоминаниям об отце, которого она, по сути дела, толком и не знала. А теперь и подавно поздно. Отец умер, когда ей не было и тридцати.
– Он мог бы работать там, а ты здесь.
– Это было все равно что развестись. Твой отец всегда косил на сторону. В наше время считалось, что брак важнее детей.
– Ну, у тебя-то таких проблем не было. – Стелла хотела бы выразиться помягче, но остановиться уже не могла.
Би тоже вспылила:
– Скажи, разве оно того стоило? Ради твоей блистательной карьеры актрисы, раздевающейся перед публикой? Сколько раз ты уже это проделывала? Десять? Двенадцать? И не забудь нагую Джульетту, с которой все началось. – Она взяла дочь за руку и крепко сжала. – Ты никогда не задаешь себе вопрос: а что, собственно, стало с твоим ребенком?
На лице у Стеллы появилось такое выражение, что у Би заныло сердце. Дочь напомнила ей дорогое, изнеженное животное, получившее пинок от единственного человека, на которого могло опереться.
– Послушай, Стелла, милая… Мне не следовало этого говорить. Ты права. Когда ты росла, я была эгоисткой, а то, что времена изменились, – слабое оправдание. У меня нет права обвинять тебя в бессердечии.
– Все нормально, – сказала Стелла таким голосом, что о него можно было содрать кожу. – Думаю, ты
