– И наконец, идя навстречу новому тысячелетию и желая подтвердить значение Британии как неотъемлемой части Европы, театральный цех желает поздравить одну из самых соблазнительных и долговечных статей нашего экспорта…
– Я ему что, тушеная говядина? – прошипела Стелла.
Джо фыркнул.
– …звезду нашего театра и кино, до мозга костей нашу – Стеллу Милтон!
Стелла грациозно встала, отчего тонкие паутинки, удерживавшие ее платье на шее, натянулись до предела, и прошествовала на подиум.
– Прежде чем вручить вам эту награду, дорогая Стелла, мы бы хотели показать несколько фрагментов кинолент, которые сделали вас такой знаменитой, – он попытался сострить, – причем подчас в скандальном смысле.
Пошла запись. Стелла старалась не смотреть на экран. Она и так знала, что это будет. И конечно, опять эта грудь в распахнутой кожаной куртке, которую так хорошо знает по плакатам мужская часть населения.
– Фильм, фрагмент которого мы сейчас видели, был снят – подумать только! – почти двадцать лет назад, – продолжал ведущий. – А теперь, дорогая Стелла, позвольте вручить вам приз «Миллениум» за большой вклад в развитие кинематографии. Вклад, который вы вносите самим вашим присутствием, вашей красотой и талантом. Благодарим вас, Стелла Милтон!
Дождавшись, пока стихнут аплодисменты, Стелла улыбнулась:
– Я-то думала, мне сегодня дадут именные часы за выслугу лет. Хотя не так уж я и стара, знаете ли. – Она посмотрела прямо в камеру. – Прошу меня извинить, ребята, я, кажется, немного собью вам эфирный график, но сегодня я намерена произнести речь.
Телевизионщики стали беспокойно переглядываться. Церемония шла в прямом эфире, и все было рассчитано по секундам. Случилось что-то явно незапланированное.
Стелла решила не обращать на них внимания.
– Я рада этой награде, потому что считаю свою карьеру в высшей степени удавшейся. Для того чтобы сделать такую карьеру, приходится, конечно, идти на жертвы. Но в моей жизни была одна жертва, которая касалась не только меня. Когда я только начинала свой путь в театре, я вдруг обнаружила, что беременна, и решила отдать своего ребенка в чужую семью. – Наступила полная тишина, вплоть до самых дальних столиков. – Я могла бы сказать, что сделала это во имя искусства или ради творчества, но на самом деле главной причиной был мой эгоизм. Я оказалась счастливей, чем заслужила. Мой сын нашел меня, и теперь у меня появился второй шанс.
Голос у нее дрогнул от волнения, и Стелла ухватилась рукой за микрофон.
– И сегодня я хочу от всего сердца попросить прощения у своего сына. Пусть он подойдет сюда, я хочу передать ему эту награду. Это Джозеф Мередит, чьего внимания я не заслужила.
Все взоры в зале разом устремились к Джо. Он понял, что надо идти на сцену. Неуверенной походкой Джо двинулся к подиуму, за ним неотступно следовал телеоператор, фиксируя каждое движение. Люди в зале принялись хлопать. К микрофону он подошел уже под гром аплодисментов.
Стелла вывела его на середину сцены и заговорила, поворачивая его лицом поочередно к каждой части зала:
– Мой замечательный сын, Джозеф Мередит. Джо, простишь ли ты меня когда-нибудь?
Даже режиссер прямого эфира, у которого из-за выходки Стеллы полетела вся сетка вещания, смотрел как завороженный.
– Да, чего у нее не отнимешь, так это театральности…
Все гости повскакали с мест и восторженно хлопали. Несмотря на обиду и злость, Молли тоже поддалась общему настроению. И только один человек в этом зале продолжал сидеть, словно не замечая всеобщего накала эмоций.
– Господи, Стелла, – проговорила Би себе под нос, утирая слезы негодования, – глупая девчонка! Ну почему ты непременно должна испытывать судьбу?
Глава 20
Со всех сторон огромного зала десятки людей, многие из которых ничуть не уступали ей в известности, протискивались к столику Стеллы и наперебой обнимали, целовали и поздравляли ее. Джо вдруг обнаружил себя в объятиях незнакомых людей, утирающих слезы умиления. Для всех он вдруг стал родным.
Одним из первых подскочил Боб Крамер.
– Блестяще, Стелла! Просто блестяще! Режиссер «Ночи» и тот всплакнул. Он прямо-таки жаждет тебя видеть! Поздравляю!
В разгар всеобщего возбуждения Молли заметила необычайную бледность Би, которая вдруг как-то постарела и осела. Ее словно покинула вся ее железная воля, и она казалась хрупкой и беззащитной.
– Идемте, Беатрис, – заботливо сказала Молли. – Мне кажется, нам пора. Переночуете у меня опять?
– Спасибо, детка, я уж лучше домой. В одиннадцать есть электричка, а там возьму такси. Жаль, Стелла мне не сказала, что она затевает.
– Вы считаете, она зря это сделала? Но почему?
Но Би умолкла.
– Позвольте мне хотя бы проводить вас до вокзала, – настаивала Молли. Она поискала глазами Джо, но он стоял в окружении восторженных звезд. Слава богу, он не выглядит безмятежно счастливым, растроганным – это да.
