– Кто?
– Мама, открой, это я.
Щелкнул замок.
– Мам, только не спрашивай меня ни о чем.
– Ой, да я уже и не спрашиваю, – мама махнула рукой, повернулась и пошла в спальню, волоча за собой тапки. Она не заметила ни порванной кофточки, ни окровавленных рук, ни ободранного лица. Она и Таню-то не очень заметила.
Обижаться не было сил, да и к лучшему было, что мать не пристала с расспросами. Таня закрыла дверь, прошла в ванную и встала под душ.
Царапины щипало и жгло, но, в общем-то, учитывая главное – что она жива, позвоночник не сломан и даже сотрясения нет, – все было просто отлично.
Таня, не вытираясь, натянула огромный махровый халат – то ли мамин, то ли прижившегося здесь Афанасия.
В аптечке не было аспирина, зато в холодильнике нашелся коньяк.
После третьей рюмки до Афанасьевой вдруг дошло, что в сквере ее перепутали с Сычевой.
«К скамейке ведет только одна дорожка. Примерно через час по ней пойдет баба – молодая и привлекательная», – сказали бандиты в машине. Кто-то знал про встречу Сычевой и главного. Думать было физически больно и Таня решила отложить это занятие на потом. Сейчас нужно просто позвонить Сычевой и убедиться, что с ней все в порядке.
Придерживаясь за стены, Таня подошла к телефону и... набрала Флека, номер мобильного которого она, оказывается, помнила наизусть.
– Ты? – выдохнула она в трубку, зачем-то прикрывая рукой рот, будто он там мог почувствовать коньячный дух.
– Я, – судя по голосу, Флек улыбался.
– Хорошо, что ты есть, – пролепетала Таня, хотя вовсе не хотела этого говорить.
– Хорошо, что существуют напитки, крепость которых позволяет сделать тебе такой вывод.
Все-таки он почувствовал запах спиртного!
– Я трезвая.
– Верю! Твой муж еще не вернулся?
– Нет, черт его побери. Но, надеюсь, что я все-таки еще не вдова.
– Я тоже на это надеюсь. У покойных мужей есть одна отвратительная особенность – их продолжают любить, даже если при жизни они были подлецами и негодяями. Ты решила проблему с подружкой, которая отправилась на опасное свидание?
– Решила. Спасибо. У тебя хорошая мама и просто замечательный сын.
Флек засмеялся.
– Я рад, что вы познакомились. Через три дня я вернусь из Италии и обязательно приглашу тебя к себе домой. Кстати, тут отличные шмотки, у меня глаза разбегаются! Я наберу товар и вернусь. Мой «Некитай» будет магазином с лучшим ассортиментом в городе! Эй, почему ты ревешь?
– Я? – Оказывается, она и вправду ревела.
Пожаловаться бы этому Флеку, что по идее она должна сейчас держать ответ перед богом, а вместо этого пьет коньяк на маминой кухне. Очень хотелось пожаловаться, но она не стала.
Кто он такой – этот Флек?
Пустышка, позер, красивая безделушка в мужском обличье, торгаш, который озадачился целью благоустроить свой быт посредством женитьбы на не очень избалованной женщине. Мама-бабушка уже старенькая, ей тяжело стравляться и с ребенком, и с хозяйством, а домработницам надо много платить, а бывает, что они не чисты на руку.
– Я знаю, почему ты ревешь, – сказал Флек. – Ты обо мне скучаешь.
– Болван самонадеянный. Я режу лук.
– В шесть утра?
– Я всегда режу лук в шесть утра и жарю котлеты. Ведь о такой жене ты мечтаешь?
– Ой, мечтаю! Что тебе привезти из Рима?
– Я продала твои розы и купила на вырученные деньги продукты. Сыр, колбасу, пельмени, масло и даже астраханский арбуз...
– Хочешь чемодан итальянской косметики?
– К черту косметику. Мы не будем пить с тобой чай с вареньем из лепестков белых роз.
– А, может, тебе привезти тебе вечернее платье? Такое, какого нет ни у кого в Москве?
– Ничего не хочу. Возвращайся и начинай доставать меня своими дурацкими розами.
– Я же говорю – скучаешь.
– Лук режу!
– Слушай, ты там продержись еще пару дней, не влипай ни в какие истории, я скоро...
Таня бросила на рычаг трубку.
– Здрассьте!
На кухне сидел Афанасий. В пижаме, в тапочках, с помятым со сна лицом.
Он нюхал рюмочку, из которой Таня пила коньяк. – Здрасьте, – повторил он и, осмотрев Таню с головы до ног, спросил: – Что-то случилось?
– Ерунда. – Она села напротив него, запахнув поглубже халат.
Афанасий ее стеснялся, и она стеснялась Афанасия. Кто он ей – типа отчим?! Таких «отчимов» у нее было уже штук десять-двенадцать (она не считала) – и все милые, добрые, представительные и небедные.
– Давайте, Танечка, я вам кофе сварю. С корицей.
– Давайте.
Афанасий оживился, засуетился, схватил джезву, и зашумел помпой на бутыли с чистой водой. Мечта, а не дядечка. Но все же хорошо, что ей не двенадцать, и не надо напрягаться, чтобы через силу звать его папой.
– Танька, тебя что, избили?! Ограбили?! – На кухню зашла мать. Она была уже накрашена и причесана, на ней был шикарный халат из синего шелка, а вместо стоптанных тапок – шлепки на каблуке.
– Что с тобой? – она зачем-то воздела к потолку руки, посмотрела на них внимательно и опустила. Наверное, заметила погрешности в маникюре.
– Мам, давай считать, что я просто упала.
– Ну давай, – легко согласилась мать. – У тебя ничего не болит? – на всякий случай поинтересовалась она.
– Давай будем считать, что не болит, – засмеявшись, ответил за Таню Афанасий и кивнул на коньяк.
– У всех дети, как дети, – вздохнула мать.
– Только не спрашивай в кого она у тебя такая, – усмехнувшись, сказал Афанасий. – Давайте пить кофе. С корицей.
– Ох и достал ты своим кофе! А в особенности корицей. У нас даже в подъезде пряностями воняет, баба Шура на астму жалуется. Чаю хочу! Зеленого!
Афанасий послушно включил электрический чайник. Золото, а не мужик.
Через минуту они пили кофе и чай в милой, семейной, утренней обстановке. В вазочке лежал мармелад, в тарелочке печенье.
– А чего пришла-то? – спросила мать.
– Соскучилась, – буркнула Таня.
– Ага, избитая, в пять утра, и на коньяк от скуки накинулась, – усмехнулась мама. – Совсем на тебя не похоже.
– Про мужа ничего не известно? – поинтересовался Афанасий. Оказывается, он был в курсе исчезновения Глеба. Очевидно, мать его просветила.
– Нет. Ничего не известно.
– У всех дети, как дети, – завела старую песню мать. – А тут – сначала любовница из какого-то
