Б е н и г н а. Сколько лет я слышу эти обещания.
Проходит П е т р Б и р о н.
Вы мне сулили женить Петрушу на принцессе Анне Леопольдовне. А вместо того она выходит за Антона Брауншвейгского.
Б и р о н. Еще не все потеряно, Бенигна. Принцесса своего жениха терпеть не может.
Б е н и г н а. И вы не теряете надежды?
Б и р о н. Завтра, Бенигна, буду иметь решительный разговор с государыней об этом предмете.
Б е н и г н а. Ваша светлость, если нога моего сына ступит на ступени трона, можете считать, что вы искупили свои вины передо мной, несчастной.
Б и р о н. Это вы несчастны, ваша светлость?
Б е н и г н а. А вы, ваша светлость, как полагаете? Мало того, что всю жизнь делю супруга моего с другой женщиной. Да еще с какой!.. Да еще собственных моих детей считают детьми той женщины!
Б и р о н. Ваша светлость изволит считать одни невыгоды своего положения. А если попытаться счесть выгоды?
Б е н и г н а. И это правда, что принцесса Анна Леопольдовна терпеть не может своего жениха?
Б и р о н. Такие известия поступают от многих лиц.
Б е н и г н а. Это хорошо. Это укрепляет мои надежды на счастье нашего бедного Петруши. Кстати, ваша светлость, вы бы повлияли на нашего Карлушу.
Б и р о н. А что такое?
Б е н и г н а. Генерал Барятинский подал на него жалобу.
Б и р о н. Несносный старик! Что такое?
Б е н и г н а. Якобы на куртаге Карлуша бегал по залу с хлыстиком и его, генерала, хлестнул хлыстиком по ногам!
Б и р о н. И эта старая курица подняла шум из-за невинной детской проказы?
Б е н и г н а. Вы же знаете, как надменны русские. Генерал Барятинский шумит повсюду, что дети герцога Курляндского безнаказанно оскорбляют заслуженных русских генералов!
Б и р о н. Ему этот шум не будет на пользу, поверьте, ваша светлость.
Б е н и г н а. Тем не менее было хорошо бы внушить Карлуше, чтоб был посдержанней. Мы слишком на виду! Слишком.
Б и р о н. Разве это бывает когда-нибудь слишком, ваша светлость? Если наш внук будет императором всероссийским?
Б е н и г н а. О, как я молюсь, чтобы господь помог бедному Петруше!
Б и р о н. А с Карлушей я поговорю. Пожалуй, в самом деле не надо раздражать русских сверх меры. Они терпеливы, но злопамятны и коварны.
Входит Т р е д ь я к о в с к и й.
А, поэт! Какая надобность привела тебя ко мне?
Т р е д ь я к о в с к и й. Защиты прошу, ваша светлость.
Б и р о н. От кого же?
Т р е д ь я к о в с к и й. От Волынского Артемия Петровича.
Б и р о н. А что такое?
Т р е д ь я к о в с к и й. Заказал он мне оду на бракосочетание князя Голицына с девицей Бужениновой.
Б и р о н. Моя персона тут при чем?
Т р е д ь я к о в с к и й. И не успел я, грешный, сочинить ее к сроку. А он, Волынский, прислал ко мне кадета, требуя объяснения. Я с этим кадетом поспорил, а Артемий Петрович, осерчав, призвал меня к себе и велел своим слугам бить меня палками.
Б и р о н. Да он бешеный. Это же всем известно.
Т р е д ь я к о в с к и й. Помилуйте, ваша светлость. Ежели еще палками начнут избивать нашего брата поэта...
Б и р о н. А что, вы какие-нибудь особенные, поэты? Уж вас и ударить нельзя?
Т р е д ь я к о в с к и й. Да, ваша светлость, мы - особенные.
Б и р о н. Я вам говорю, эти русские высокомерны непереносимо!
Т р е д ь я к о в с к и й. Не токмо русские поэты, но и французские, и турецкие, и английские, и все поэты на земле, ваша светлость, особенные.
Б и р о н. Ты посмотри, что они об себе возомнили. Не за это ли и наказал тебя Артемий Петрович Волынский?
Т р е д ь я к о в с к и й. Я полагаю, ваша светлость, как бы человек о себе ни возомнил, палками за это - нельзя!
Б и р о н. Ты считаешь - нельзя; а он, государственный человек, считает - можно. А я в вашу драку вступать не намерен.
Входит В о л ы н с к и й.
В о л ы н с к и й (Тредьяковскому). Жаловаться пришел, урод?
Т р е д ь я к о в с к и й (Бирону). Защитите, ваша светлость!
В о л ы н с к и й. Ты сколько палок от меня получил?
Т р е д ь я к о в с к и й. Кажись, тридцать, если верно сосчитал.
В о л ы н с к и й (бьет его по лицу). А теперь ступай ко мне домой и скажи Ваське Кубанцу, что я велел тебе дать еще семьдесят! Для ровного счету!
Т р е д ь я к о в с к и й. Ваша светлость, защитите!
Сени в доме Волынского. С л у г и, разложив Тредьяковского на ларе, бьют его по спине палками. К у б а н е ц наблюдает за экзекуцией.
Т р е д ь я к о в с к и й. Я - российский поэт! Я дал жизнь и законы тоническому стихосложению! Я - профессор элоквенции!
К у б а н е ц (считает). Шестьдесят восемь! Шестьдесят девять! Довольно! (Тредьяковскому, который встает, шатаясь.) По крайности, ежели была в этих медведях моль, - теперь будь покоен - не осталось, ни порошинки!
Т р е д ь я к о в с к и й. Я - секретарь Академии наук!
Прибегает ш у т Волынского, ложится на соседний ларь и передразнивает крики Тредьяковского.
К у б а н е ц (Тредьяковскому). Дал бы лучше на шкалик людям, чем ныть. Нешто они тебя в полную силу били? Они вполсилы били! Я же видел! Они шкалика заслужили!
Тредьяковский дает слугам на шкалик.
А теперь шел бы ты восвояси.
Т р е д ь я к о в с к и й. Я и иду восвояси.
К у б а н е ц. А то как воротится Артемий Петрович, да увидит твою рожу недобитую - пожалуй, велит и добить.
Т р е д ь я к о в с к и й. Чего доброго. (Слугам.) Уж вы выпейте за здравие бедного поэта.
К у б а н е ц. Выпьют, выпьют. Пошел!
Тредьяковский уходит.
Экие нежные пошли. Он - секретарь, он - профессор, его не трожь! И не таковских наш барин к ногтю прибирал!
8
Площадь между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Среди покрытых инеем раскидисто-пушистых деревьев стоит ледяной дворец. Сделанный изо льда и подсвеченный изнутри красным, зеленым и голубым светом, он кажется сложенным из громадных драгоценных камней. У входа в него стоят два ледяных слона, изрыгающих пламя из пастей. По фронтону - ледяные статуи, ледяные купидоны. Вверху - ледяной шпиль.
